– Как так! не видали моей Гэрри? Пожалуй вы и не увидите ее. Вам бы давно следовало навестить нас. У нас есть портрет вашей бабушки, когда она была еще девицей, с посошком в одной руке и букетом лилий в другой. Надеюсь, что мой полу-брат отпустит вас?

– Без всякого сомнения. Неужели вы не навестите его во время вашего пребывания в Лондоне?

– Нет. Пожалуй еще подумает, что я ищу чего нибудь от правительства. Скажите ему, что министры должны поступать немного получше, если желают при выборах иметь мой голос. Впрочем, идите. Я вижу ваше нетерпение сообщить Франку, что все забыто и все прощено. Приходите обедать сюда вместе с ним к шести часам, и пусть он принесет с собой все счеты. О, я ни за что не стану бранить его,

– Что касается до этого, сказал Рандаль, улыбаясь: – мне кажется (простите мою откровенность), вам бы не следовало принимать это так легко. С вашей стороны будет прекрасно сделано, если вы не станете упрекать его за весьма натуральный и, в некотором отношении, достойный похвалы стыд, который он испытывал при одной мысли, что должен встретиться с вами, но в то же время, по-моему, не должно допускать при этом случае ничего такого, что могло бы уменьшить этот стыд: это в некотором отношении стало бы удерживать его от дальнейших заблуждений. И потому, если вы можете выказать гнев свой за его расточительность, то это было бы прекрасно.

– Вы говорите как книга. Я постараюсь сделать все лучшее.

– Если вы пригрозите, например, взять его из службы и увезти на жительство в деревню, это произвело бы прекрасное действие.

– Что такое! Неужели уехать домой и жить вместе с родителями он считает за такое великое наказание?

– Я не говорю этого; но, знаете, иметь привязанность к Лондону и к лондонской жизни – весьма натурально. В его лета и с его огромным наследством это весьма натурально.

– С его наследством! воскликнул сквайр, в мрачном расположении духа: – с его огромным наследством! Надеюсь, что он еще не решается и подумать об этом. Чорт возьми! Милостивый государь, да я еще сам надеюсь пожить на белом свете. Наследство! Само собою разумеется, казино принадлежит ему; но что касается остального, сэр, пока я жив, никто не смей и подумать об этом. Да если я захочу, так разделю всю Гэзельденскую вотчину между моими землепашцами. Наследство!

– Мой добрый сэр, я не смею подумать, а тем более сказать, что Франк имеет чудовищную идею о рассчете на вашу кончину. Все, что мы можем сделать для него, так это дать ему погулять сколько его душе угодно, потом женить и поселить его в деревне. Тысячу раз будет жаль, если он успеет усвоить городские привычки и наклонности: для Гэзельденского поместья это будет весьма дурная вещь. А я, присовокупил Рандаль, с принужденным смехом: – принимаю живое участие в старинном имении, где родилась и выросла моя бабушка. Поэтому, пожалуста, принудьте себя казаться сердитым, и даже советую поворчать немного, когда будете уплачивать его долги.

– Конечно, конечно! в этом отношении вы можете положиться на меня, сказал сквайр, весьма резко и с заметно изменившимся лицом. – Очень, очень много обязан вам, мой добрый родственник, за ваши умные советы.

И толстая рука сквайра слегка дрожала в то время, как он протянул ее Рандалю.

Оставив отель Лиммера, Рандаль поспешил на квартиру Франка, в улице Сент-Джемс.

– Друг мой, сказал он, являясь перед Франком: – надобно приписать особенному счастью, что ты поручил мне устроить все дело с твоим родителем. Ты можешь говорить, что он весьма сердитый человек; однако, я успел утишить его гнев. Тебе теперь нечего опасаться, что он не заплатит твоих долгов.

– Я никогда и не опасался этого, сказал Франк, меняясь в лице. – Я только боялся его гнева. Но, признаюсь, его великодушие еще более страшит меня. Теперь только я начинаю понимать всю мою беспечность, все мое сумасбродство. Как бы то ни было, это будет мне уроком. Очистив долги свои, я постараюсь вести жизнь порядочного человека, буду, по возможности, бережливым.

– Совершенно справедливо, Франк! Признаюсь тебе, я боюсь одного теперь, что если отцу твоему будет известно все, то он, без всякого сомнения, исполнит свою угрозу, которая покажется тебе весьма неприятною.

– В чем же заключается эта угроза?

– Принудить тебя выйти в отставку и выехать из Лондона.

– Это ужасно! воскликнул Франк, делая над словами сильное ударение: – это значит, мне хотят грозить как ребенку!

– Да, эта мера показалась бы весьма забавною в глазах твоей партии, которая, мимоходом сказать, не принадлежит к числу деревенских. Кроме того, ты сам так любишь Лондон и считаешься светским человеком.

– Ради Бога, не говори мне об этом! вскричал Франк, прохаживаясь взад и вперед по комнате, в сильном раздражении.

– Знаешь ли что, я бы не советовал тебе выставлять сразу перед отцом все свои долги. Если покажешь половину, то отец поворчит немного и отпустит тебя; это, признаюсь, я сильно боюсь за последствия, если ты признаешься ему во всех своих долгах.

– Но каким же образом уплачу я другую половину?

– Ты должен уделять на это из денег, ассигнуемых отцом; согласись, что этих денег высылается тебе весьма достаточное количество; притом же кредиторы не требуют от тебя немедленной уплаты.