Сквайр (с чистосердечным восторгом). Позвольте мне еще раз пожать вашу руку. С тех пор, как мой знаменитый полу-брат принял вас под свое покровительство, вы, вероятно, не нуждаетесь в друге; но в случае, если вы будете нуждаться в нем, так не забудьте, что Гэзельден весьма недалеко от Руд-Голла. Не могу, любезный мой, никак не могу сойтись с вашим отцом. Жаль, очень жаль, и тем более, что я мог бы, мне кажется, сообщить ему несколько добрых советов касательно улучшения его поместья. Ну, почему бы ему не засеять этих пустырей лиственницей и сосной? поверьте, они очень скоро принесли бы ему значительный доход; а теперь, – низменные места около Руда – да это просто сокровище! стоит только осушить их.

Рандаль. Вы не должны удивляться, сэр, зная, до какой степени уединенную жизнь ведет мой отец. Упавшие деревья лежат спокойно; тоже самое мы видим и над упавшими фамилиями.

Сквайр. Упавшие фамилии могут снова встать, а про деревья этого нельзя сказать.

Рандаль. Ах, сэр! вы согласитесь, что на исправление расточительности и мотовства одного владельца часто требуется энергия многих поколений…

Сквайр (с нахмуренным лицом). Весьма справедливо, сэр, весьма справедливо. Мой Франк чертовски расточителен, и как варварски холодно обращается со мной! Представьте, до сих пор еще не приезжал сюда! скоро три часа, а его нет, – да и только. Между тем, я думаю, что он сказал вам, где я остановился: иначе как бы вы отыскали меня!

Рандаль (принужденно). Ваша правда, сэр: он сказал мне ваш адрес, и, если говорить откровенно, так я нисколько не удивляюсь, что он до сих пор не явился.

Сквайр. Это почему?

Рандаль. Мы с самого детства находимся друг с другом в приятельских отношениях.

Сквайр. Об этом и он мне писал; я очень рад этому. Наш выборный член, сэр Джон, сказывал мне, что вы очень умный и степенный молодой человек. А Франк говорит, что он желал бы иметь если не ваши таланты, то по крайней мере ваше благоразумие. Ведь у моего Франка очень доброе сердце, сэр, прибавил отец, заметно смягчая свои чувства в отношении к сыну. – Впрочем, милостивый государь, вы, кажется, сказали, что нисколько не удивляетесь, что он до сих пор не является поздравить отца своего с приездом? скажите, на милость, почему это?

Рандаль. Мой добрый сэр, вы сами, кажется, писали к Франку, что вы слышали о его лондонской жизни от сэра Джона и других лиц, и что вы недовольны его ответами на ваши письма?

– Так что же?

– И вслед за тем вы сами так неожиданно явились в город.

– Что же из этого?

– То, что Франк стыдится встретиться с вами. Потому, говорит он, что он действительно был расточителен и вышел из пределов назначенного ему содержания. Зная мое уважение к вам и мою искреннюю привязанность к нему самому, он просил меня приготовить вас к принятию его признания и, если можно, к прощению его. Я знаю, что принимаю на себя слишком большую обязанность. Я не имею никакого права быть посредником между отцом и сыном; но прошу вас, сэр, убедиться, что в этом случае я имел самые благородные намерения.

– Гм! произнес сквайр, стараясь успокоить душевное волнение и выражая на лице своем мучительное чувство. – Я и без этого знал, что Франк проживает более того, что ему назначено; но, во всяком случае, мне кажется, ему бы не следовало приглашать третье лицо затем собственно, чтоб приготовить меня к прощению его мотовства. (Извините меня, сэр: я не имею намерения оскорбить вас.) Ужь если требовалось для этого третье лицо, так разве у него нет родной матери? Чорт побери! за кого он меня считает? что я, тиран, что ли, какой, или изверг? Каково покажется! мой родной сын боится говорить со мной! Хорошо, я жь ему прощу!

– Простите меня, сэр, сказал Рандаль, решительным тоном и принимая вид человека, вполне сознающего свое превосходство по уму над другим человеком: – но я считаю обязанностью посоветовать вам не выражать своего гнева за доверенность ко мне вашего сына. В настоящее время я имею на него некоторое влияние. Вы можете думать о его расточительности как вам угодно, но я успел отклонить его от множества неблагоразумных поступков, от множества долгов; а вам должно быть известно, что молодой человек гораздо охотнее станет повиноваться внушениям людей своего возраста, нежели советам самого преданного друга, который уже в зрелых летах. Поверьте, сэр, что я говорю сколько в пользу Франка, столько же и в вашу собственную. Позвольте мне сохранить это влияние над Франком и, ради Бога, не упрекайте его за доверенность, которую он возлагает на меня. Мало того: допустите ему предположение, что я успел смягчить неудовольствие, которое, во всяком другом случае, вы должны были ощущать и обнаруживать.

В словах Рандаля Лесли было столько здравого смысла, в его великодушном заступничестве обнаруживалось столько чистосердечия и бескорыстия, что врожденная проницательность сквайра была обманута.

– Смею сказать, сэр, что вы прекраснейший молодой человек, сказал он: – и я премного обязан вам. Я совершенно согласен с поговоркой, что «не поставишь старую голову на молодые плечи». Даю вам обещание, сэр, не сказать Франку ни одного сердитого слова. Я уверен, что он, бедненький, очень огорчен. С каким нетерпением я жду его объятия! Предоставляю вам, сэр, успокоить его.

– Нет ничего удивительного, сказал Рандаль, стараясь выказать душевное волнение: – что сын ваш так нежно любит вас. Мне кажется, стоило бы большего труда для такого великодушного сердца, как ваше, сохранить перед Франком надлежащую твердость.

– О, не беспокойтесь: там, где следует, я умею выказать всю твердость моей души, возразил сквайр: – особливо, когда Франка нет у меня перед глазами. Хорош, нечего сказать! весь в маменьку…. не правда ли?

– Я не имел еще удовольствия видеть его маменьку.