Погода была прекрасной до 28 ноября, когда на нас налетел штормовой ветер от оста. Впервые после отплытия из Франции мы попали в столь жестокий шторм. Мне было приятно видеть, что наши не самые ходкие корабли вполне хорошо справляются с непогодой и способны противостоять штормовому морю, которое мы должны были пересечь.

Мы были тогда на 35° 24' южной широты и 43° 40' западной долготы. Я шел курсом ост-зюйд-ост, поскольку намеревался в поисках острова Гран-де-Лароше достичь его широты на 10° восточнее его предполагаемого местоположения, отмеченного на разных картах.

Я не обманывал себя в отношении крайней сложности возращения назад. Однако мне в любом случае предстояло пройти большое расстояние в западном направлении, чтобы прибыть в пролив Лемера. И весь переход, который я совершил бы по этому румбу, следуя параллелью острова Лароше, лишь приблизил бы меня к побережью Патагонии, где я должен был промерить глубину, прежде чем обогнуть мыс Горн. Я также полагал, что широта острова Лароше не была точно определена. С большей вероятностью я обнаружил бы этот остров, лавируя между 44 и 45 градусами южной широты, а не двигаясь вдоль параллели 44° 30', как я поступил бы, если бы просто шел на восток, — западные ветра в этих морях так же постоянны, как восточные между тропиками.

Вскоре станет ясно, что мои расчеты не принесли никакой пользы. После сорока дней бесплодных поисков, в течение которых на нас пять раз обрушивался шторм, я был вынужден отправиться к следующему месту назначения экспедиции.

7 декабря я был на предполагаемой параллели острова Лароше, на 44° 38' южной широты и 34° западной долготы, в соответствии с лунными наблюдениями, произведенными накануне. Мы видели морские водоросли, мимо которых прошли наши корабли, и несколько дней нас окружали птицы, но это были альбатросы и буревестники — виды, которые приближаются к суше лишь в период кладки яиц.

Впрочем, эти слабые признаки земли поддерживали в нас надежду и служили утешением в обезумевшем море, с которым мы сражались. Не без тревоги я думал о том, что мне еще предстоит переход на 35° на запад до пролива Лемера, куда мне важно было прибыть до конца января.

Я лавировал между 44 и 45 градусами южной широты до 24 декабря. Я достиг 15° западной долготы и 27 декабря прекратил поиски, вполне убежденный, что острова Гран-де-Лароше не существует и что морские водоросли и буревестники не означают близости суши, потому что я видел водоросли и птиц все то время, пока мы шли к побережью Патагонии. Карта, на которой ежедневно отмечалось положение корабля, более наглядно, чем эти заметки, познакомит с пройденным мной путем.

Я убежден, что мореплаватели, которые после меня отправятся на поиски этого острова, преуспеют не более меня. Однако им следует предпринимать это лишь при плавании в восточном направлении в Индийский океан. В этом случае переход на 30° по этой параллели будет не труднее, чем по любой другой. И если земля не будет обнаружена, они, по крайней мере, приблизятся к своей следующей цели.

Я пребываю в твердом убеждении, что остров Лароше, как и остров Пепис [63] , — плод воображения. Сообщение Лароше, который якобы видел высокие деревья на нем, лишено малейшего правдоподобия. Вполне установлено, что на 45° широты на острове посреди Южного океана можно обнаружить лишь кустарники, поскольку ни одного большого дерева не встречается даже на островах Тристан-да-Кунья, расположенных в безмерно более благоприятных для растительности широтах.

25 декабря на несколько дней установились ветра от зюйд-веста. Они вынудили меня взять курс на вест-норд-вест и покинуть параллель, по которой я неизменно двигался в течение двадцати дней. Поскольку я уже миновал все места, приписываемые на картах острову Гран-де-Лароше, и поскольку благоприятный сезон начался уже давно, я решил придерживаться курса, который быстрее всего приведет меня на запад, сильно опасаясь, что мне придется огибать мыс Горн в плохое время года. Однако погода была благоприятнее, чем я посмел бы надеяться. Шторма закончились вместе с декабрем, и январь был почти так же хорош, как июль у берегов Европы.

Ветер постоянно перемещался от норд-веста к зюйд-весту и обратно, однако это не мешало нам идти на всех парусах. По состоянию неба мы могли с уверенностью определить момент, когда ветер переменится, и поэтому всегда были готовы перейти на более выгодный галс. Как только горизонт затуманивался и небо затягивалось облаками, ветер от зюйд-веста переходил на вест. Через два часа устанавливался норд-вест. Наоборот, когда туман рассеивался, мы были уверены, что ветер не замедлит вернуться к зюйд-весту через вест. Я полагаю, что в продолжение шестидесяти шести дней плавания ветер заходил с восточных румбов не более восемнадцати часов.

У нас было несколько дней штиля и спокойного моря, в течение которых офицеры фрегатов охотились из шлюпок и убили большое число птиц, почти неизменно окружавших нас. Это занятие, обычно вполне успешное, обеспечивало свежим мясом наши команды, и несколько раз количества подстреленных птиц хватило, чтобы накормить всех. Матросам они были больше по вкусу, чем солонина, и я полагаю, что и безмерно полезнее для их здоровья.

Во время наших прогулок мы охотились на альбатросов крупной и мелкой породы и четыре разновидности буревестников. Без кожи и приправленные пикантным соусом, они были почти так же хороши, как и дикие утки, которых едят в Европе. Натуралисты, сопровождавшие капитана Кука, настолько исчерпывающе описали эти виды птиц, что я лишь посчитал нужным привести их рисунки, чтобы орнитологи были уверены, что мы встретили те же самые виды, что и мсье Бэнкс, Соландер и Форстер.