Рядом с ней виднелся зимний человек — распятый на пяти или шести мощных ветках, пронзивших насквозь его шею, голову, торс. Там, где ветви выходили из тела, висели свежие гроздья вишен. Они перестали быть просто иллюзией ран.

— Ах ты, сволочь! — прошептал Оливер.

У него закружилась голова, и он понял, что, отпустив ветку, немедленно свалится вниз. Но рука не шевелилась, словно приросла к ветви.

Он в бешенстве повернул голову, пытаясь понять, что же его удерживает. Наверное, ветки поймали его в западню, как Кицунэ. Но все оказалось гораздо хуже. Ветки не шевелились. Зато кора вишневого дерева начала расти, покрывая его руку. И там, где кожа покрывалась корой, распускались цветы вишни.

Демон рассмеялся и что-то прошептал, раскачиваясь на ветках над головой Оливера.

Кажется, это было одно-единственное слово.

«Гостеприимство».

Пунцовые глаза демона влажно поблескивали среди ветвей. Вишневые губы растянулись в улыбке, снова обнажив черные гниющие зубы.

«Если не выберусь с этого дерева, я погиб».

Оцепенев от потрясения и ужаса, Оливер почувствовал, как им овладевает мрачная безысходность. Он больше не смотрел на своих товарищей — не мог позволить себе думать об их судьбе, когда его собственная жизнь висела на волоске.

— Баскомб, — произнес Аэрико, протягивая к нему лапу, словно хотел потрепать по щеке своими цепкими суставчатыми пальцами. — Такая фамилия значится в приказе о поимке… За твою жизнь назначено вознаграждение, знаешь? О, слухи распространяются так быстро! В этом деле стригам нет равных. А теперь, Баскомб, попробуем, каков ты на вкус.

Оливер утратил всякую способность мыслить. Животный страх вытеснил логику, и он отреагировал как волк, загнанный в ловушку. Боль его не волновала — только свобода. Оливер ухватил ветку над головой и начал яростно трясти ее, чтобы сбросить вишневого демона. Держась за ветку, как за якорь, он дернул руку, пытаясь оторвать пальцы от приросшей коры. Она приклеилась намертво, и при попытке освободиться кожу обожгло так, словно ее сдирали совсем.

Аэрико покрепче уцепился за ветки, на которых сидел, и посмеивался над усилиями Оливера.

— Нет-нет! Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не получу свое вознаграждение. Вернее, большая часть вас…

Демон облизал свои отвратительные зубы длинным, тонким черным языком и схватил руку Оливера.

Оливер отпрянул. Пальцы демона вишни лишь скользнули по запястью, но там, где они коснулись кожи, мгновенно вспухли ярко-красные волдыри. Оливер понял, что демон играет с ним, не считая опасным — потому-то и напал в первую очередь на Приграничных.

Когда демон снова протянул к нему лапу, Оливер прокричал, как боевой клич, самые грязные ругательства, какие знал, и ринулся назад, одновременно отрывая руку от коры, которой зарастали его пальцы. Кожу резко ожгло, безымянный палец громко хрустнул. Боль охватила всю руку. Секунду он не мог думать ни о чем, кроме боли, и не сразу понял, что падает, летит на землю сквозь нижние ветви дерева, а листья, сучки, ягоды хлещут и царапают его на лету. Он с размаху налетел на толстую ветку, и та сломалась под мощным ударом и тяжестью. Хорошо еще, парка смягчила боль от столкновения.

Оливер навзничь упал на твердую почву островка и застонал — он приземлился на ружье, с которым так и не расстался. Приземление чуть не вышибло из него дух. Он судорожно пытался вздохнуть; лицо пылало от боли и паники, а спина и плечо ныли так, словно его приложили бейсбольной битой. Высоко над головой послышался лай Кицунэ. Боль и ужас прорезала искорка облегчения: она жива. Зажатая ветками, лиса не могла трансформироваться, иначе ее просто раздавило бы насмерть. Но вишня еще не убила ее — по крайней мере, пока.

— О, мистер Баскомб! Вы хотите поиграть! Ну что ж, сыграем.

Аэрико не спеша спускался к нему по веткам.

Оливер не отрывал взгляда от приближающегося демона. Боль в сломанном пальце волнами разливалась по руке. Пытаясь прийти в себя, он жадно втягивал воздух. Спина зверски болела: Оливер боялся, что сломал позвоночник и не сможет встать. Придется тогда лежать на земле, словно падаль в ожидании стервятника.

Не считая тех случаев, когда он играл героев на сцене, — и, возможно, именно поэтому ему так нравилось лицедействовать, — Оливер Баскомб никогда не был героем. Ни в жизни, ни даже в собственных мыслях. Он тщательно избегал любых конфликтов. Но сейчас смерть пугала его больше, чем борьба.

Он перекатился на бок и, шатаясь, встал на ноги, несмотря на резкую боль в мышцах спины. Отступил на несколько нетвердых шагов, не спуская глаз с вишневого дерева, перевесил ружье на грудь. Аэрико тихо засмеялся своим противным, липким смехом и слетел к самым нижним ветвям вишневого дерева. Рванув молнию, Оливер вытащил оружие. В чехле лежали запасные патроны, но, конечно, рассчитывать он мог только на те, что в магазине, — демон не даст ему второго шанса. Он бросил чехол на землю и вскинул ружье.