Прямо в окно, на луну, обезьянья морда.

Что ему в нашей луне современной! Нынче

Мир стал другим - поработал над ним да Винчи.

Знаем к тому же: не наш питекантроп зодчий,

Хоть и шагал в нашу сторону дни и ночи.

Спину, как мы, разогнул и расправил плечи,

Но всё равно не дошёл до Нагорной речи.

Древо его обломилось, прервались роды,

Видно, в то время бесились вовсю погоды.

В землю ушёл, не пророс, как семья арбузья.

Ветку он выбрал, а мы выбираем - брусья.

БОГ СЕКСА

Бог не умер - нельзя, но в зародыш ушла аскеза.

Бог любви превратился в могучего Бога секса.

Храмы стали пестрее, наряднее; пальцы скорби

Разомкнулись, хрустя; и весталка в почётной торбе

Держит фаллос искусный, осыпанный тонко камнем,

Вынимает, вживляет в себя, именуя парнем...

Смерти нет - говорят.

Красят губы Христу... однако

Он уже не Христос, и венок на Нём - стебли мака.

Секса Бог! Торжествует. Ведёт Свою паству в лоно

(Мы не знаем - в какое, но думаем - Вавилона)

Сквозь пьянящий угар...

Посвящая себя Гермесу,

Престарелый мужчина срывает с юнца завесу,

Валит на пол его и, как женщину, благовонно,

Опыляет в экстазе у мраморного амвона.

Кровь течёт под землёй, прямиком из дворца тирана.

Бык на площади медный качается непрестанно,

На корову взобравшись; из фаллоса хлещет пиво.

И слетаются осы, и мухи спешат ретиво.

Стебли мака - венок... Облачён в озорную тогу,

Он Себе поклоняется - вечно живому Богу.

Некий старец отшельный, покинув опушку леса,

В город Бога притопал и в Боге узрел Зевеса,

Ну а кто-то Астарту, Иакха, родного внука...

Каждый видит, что видит, была бы глазам наука.

Как Протей, многолик... но когда б со святого лика

Мы содрали слои до последнего краски вскрика,

Непременно нашли бы померкшие - словно вдовы

На прощальном обеде - родные черты Христовы.

ИУДА ИСКАРИОТ

Я вижу несправедливость: она повсюду.

Жаль мне Христа, потому и люблю Иуду, -

Кто его защитит, слово замолвит ныне?

Глянь! одиноко стоит он в своей пустыне.

Всеми покинут, и птицей, и всяким зверем.

Мы ли печаль его счётом людским измерим!

Огненный ветер изгою под кожу льётся,

Над головою пылает сплошное солнце.

Не шелохнётся Иуда, ни вскрика, взрёва,

Ибо душа в чёрном теле вопит сурово.

Был он крещён, а когда бы и не был вовсе,

Разве бы предал в пустыне - в моём вопросе?

Церкви Христовой рычаг, зачинатель веры, -

Нет ему жизни, предателей рвут галеры...

Вечные муки...
– неужто за то, что люди

Видят себя, но не видят себя в Иуде...

СОНЕТ

Нас миллиарды, и каждому хочется в рай.

И мне тоже порою хочется заглянуть

В наилучшую жизнь.

Подходит к столбу трамвай.

Я еду куда-то, хотя бы куда-нибудь...

Чем дальше я еду, тем глубже боюсь уснуть.

Глаза протираю, билетик держу за край.

И слушаю сердце,

Оно прозревает путь

В мешке пассажирском...

Окошек не закрывай!

Мы едем, нас много.

И девочка-мотылёк

Сидит у меня на коленях, вдохновлена

Увидеть всё то, от чего я и сам далёк...

Я в сон погружаюсь, проникнут её теплом.

И кажется мне, что приехали мы в наш дом...

Проснувшись - стою на конечной.

Вокруг луна...

К НАЧАЛУ ПОВЕСТВОВАНИЯ

Учёные нужны, понять желаем:

Жил человек на чёрном или белом

Конечном свете, или сливки с чаем

Любезно совмещал...

Порожним телом,

Надеюсь, не был.

Где-нибудь в Казани,

А то и в Петербурге он родился,