– С-сволочь, - прохрипел один из гэбешников. – С-су…

Шеи у них были крепкие, они неуклюже возились, пытаясь высвободиться. Но Иван держал их мертвой хваткой и только сдавливал все сильнее. Скоро все было кончено; оба безжизненно обвисли на сгибах локтей Ивана. Он уложил мёртвые тела на пол и принялся спешно обыскивать. Забрал оружие, ключи от машины. Следовало поторапливаться: гэбешников вскоре могли хватиться сослуживцы.

Самое необходимое было собрано заранее. Иван быстро оделся, жестом велел Лизе выходить на улицу, к машине. Затем встал между двух мертвых тел, снова подхватил их за шеи на сгибы локтей, поднял повыше и тоже побрел к воронку, подволакивая ноги. От колоссального напряжения по спине струился пот. От тяжести сводило мышцы. В этот поздний час со стороны должно было казаться, словно это его уводят двое конвоиров, а не наоборот. В какой-то момент он едва не уронил одного из мертвецов, и только чудовищным усилием не дал телу упасть. Прижав его собой к машине, Иван сумел открыть дверь и впихнуть на заднее сиденье одного из мертвецов. Затем подтолкнул к проему дочь – легонько, но с виду небрежно. Так, словно ее тоже забирали вместе с ним. Затем ему пришлось действовать быстрее. Хромая, он нетерпеливо подошел к переднему пассажирскому сиденью и втолкнул туда второго мертвеца – мышцы взвыли от облегчения. Иван обошел машину, пряча лицо и пытаясь шагать как можно увереннее, сел на место водителя, и вот уже черный воронок, сливаясь с темнотой, отъехал от крыльца.

Те немногие соседи, которые осмелились наблюдать эту сцену, видели лишь, как Ивана, очевидно, вслед за женой, забирают двое из МГБ. Они видели только – или думали, что видели – что его вместе с дочерью вталкивают в машину, и что один из конвоиров садится на заднее сидение, а другой, тычком впихнув Ивана на переднее, садится за руль и уезжает, не включив фары. Совершенно привычная картина. Никто не подумал бы истолковать её иначе. Иван очень на это рассчитывал.

Ведя машину, Иван не мог перестать думать о дочери, что сидела позади рядом с мертвецом. В салоне было темно, он не видел, что она делает. Отворачивается, стараясь не смотреть на мертвое тело? Или в ярости лупит, мстя за страх и унижение?

Отъехав подальше от деревни, Иван остановился, вышел из машины. Открыл заднюю дверцу и выпустил дочь наружу. Она выскочила с явным облегчением.

– Получилось, папа, – прошептала она. – У нас получилось.

– Да… Получилось…

Хорошо, что все случилось ночью, а иначе… Впрочем, ничего еще не кончилось.

Иван знал, что следует торопиться. Он не рассказывал дочери, что задумал – просто из предосторожности, на случай, если что-то пойдет не так. Он огляделся по сторонам – да, вот тот самый камень причудливой формы, который он заприметил ранее. Должно быть, где то здесь, за камнем… Иван пнул землю носком ботинка, вырывая рукоятку лопаты. Этой лопатой он откидал землю с дощатого настила, прикрывающего давно выкопанную глубокую яму: на дне лежала канистра с бензином и воронка. Горючее он копил много дней, сливая по чуть-чуть из топливных баков машин в колхозной мастерской, пока канистра не наполнилась под пробку. Лиза наблюдала за ним, широко раскрыв глаза. Иван усмехнулся.

– Да, Лизонька. Папа обо всем подумал заранее.

Иван долил бак воронка, канистру с остатками горючего запихнул в багажник. Теперь бензина должно было хватить на всю дорогу; без машины, на своих двоих, далеко не убежишь.

Коченеющие тела гэбешников показались ему тяжелее, чем раньше. Так вот, получается, что значит выражение «мертвый груз»? Иван отволок оба трупа в яму, уложил одного поверх другого, затем принялся забрасывать землей импровизированную могилу. Работал он сноровисто: сказать по правде, хоронить людей ему было не впервой. Когда яма почти заполнилась, Иван бросил лопату и остаток земли нагреб сверху руками. Грязные доски он зашвырнул подальше в поле.

Потом они поехали дальше, по темной ночной дороге. Молчали, обоим было не до разговоров. Так прошел час, может быть, даже больше. Впереди показалась развилка дороги. Черт! Иван выругался про себя. Которая дорога? Он боялся ошибиться.

В стороне от дороги стояла небольшая покосившаяся лачужка. Кажется, в окне мелькнул огонек свечи. Иван остановил машину на обочине и направился к дому прямо через запущенный огород. Иван прихватил с собой синюю фуражку, принадлежавшую одному из гэбешников. Одет он был в старую, оставшуюся еще с войны, гимнастерку, полинявшую от бесчисленных стирок, без погон. Иван еще дома подумал переодеться в форму сотрудников МГБ, но сразу понял, что она будет слишком мала. Так и схоронил обоих в их родном обмундировании.

Иван забарабанил в дверь и вскоре услышал шаркающие шаги. Дверь отворила старуха – точь-в-точь Баба-Яга из старых сказок: сгорбленная, но вовсе не хрупкая, коренастая, с огромной бородавкой, из которой рос толстый волос, и с выцветшим красным платком на голове. В комнате было совсем пусто, лишь лавка да стол, на котором стоял огарок дрожащей свечи; от всего дома гнетуще веяло нищетой.

– Зачем пришел? – неожиданно резко, по-вороньи, каркнула старуха. – За сыном моим явился? Или за мужем? Так их уж и нет давно, еще на войне померли! И девиц здесь для тебя тоже нет, так что проваливай!