Шрифт:
— Фебрари, всё в порядке.
Он говорил тихо, только для меня, для меня одной.
Я затрясла головой. Движение показалось мне таким неестественным и неправильным, ведь я жива в то время, когда всех вокруг меня безжалостно убивают. Всё ещё не в состоянии контролировать слёзы, я сжала куртку Колта и стала его трясти.
— Нет, не в порядке.
Не в порядке. Ничего не в порядке.
— Феб... — начал он, но я сорвалась.
Я сорвалась, потому что наконец осознала, что именно мой больной воздыхатель задумал сделать в конце.
Эта мысль была невыносима.
Сердито дернув куртку Колта, я ударила кулаками в его грудь и заорала:
— Он хочет, чтобы ты страдал!
Я повторяла и повторяла, перемежая крики рыданиями, продолжая молотить кулаками по его груди, приводя в негодность его куртку, пока он не обнял меня, притянув к себе и зажав мои руки между нашими телами.
Колт всё ещё был размытым. Я стояла, задрав голову, и, даже обездвиженная, продолжала истерику.
— Он хочет, чтобы ты страдал!
— Есть у вас тут кто-нибудь, чтобы ввести ей успокоительное? — спросил агент Уоррен, и я попыталась повернуться к нему, вырваться из рук Колта, чтобы схватиться с новым противником, но Колт держал крепко, так что я только повернула голову.
— Я не смогу помочь, если мне вколят успокоительное! — завопила я.
— Фебрари, тебе нужно успокоиться, — твёрдо сказал Колт.
Я повернула голову обратно, всё ещё рыдая и не способная видеть.
— Я убила твою собаку.
— Ты не имеешь никакого отношения к смерти Пака.
— Я убила твою собаку.
— У неё истерика, — пробормотал кто-то.
Я повернула голову в сторону источника звука и закричала:
— У вас тоже была бы истерика, если бы вы убили чью-то собаку!
Колт крепко сжал руки, выдавив воздух у меня из легких, и я услышала его шёпот:
— Малыш, перестань. Ты не убивала мою собаку.
Малыш, перестань.
Малыш, перестань.
Малыш, перестань.
Его тихие слова эхом отражались у меня в голове. Я так сосредоточилась на них, что у меня не осталось сил стоять, и я навалилась на Колта, уронив голову и упираясь ею в свои руки, зажатые между нами.
«Малыш, перестань, ты не понимаешь, что говоришь».
Он говорил так много лет назад, когда я порвала с ним.
«Малыш, перестань, ты же знаешь, что есть между нами».
И это он говорил много лет назад, когда он уезжал учиться в Пердью и я сказала, что он может считать себя свободным, и если он вернется ко мне, то мы будем знать, что предназначены друг другу. Он отказался. Он сказал, что не хочет считать себя свободным. Сказал, что ему никто не нужен. Никто, кроме меня.
«Малыш, перестань, Морри всё понимает, твои родители тоже».
Он сказал это давным-давно, после того как поцеловал меня в первый раз и я запаниковала, потому что очень сильно желала этого поцелуя, и он оказался именно таким, как я мечтала, и обещал всё, чего я хотела. Но я беспокоилась, что Морри, мама и папа рассердятся.
— Я хочу, чтобы он видел меня сейчас, — сказала я, глядя на свои руки. Слёзы продолжали литься, но рыдания стали тише, как и мой голос. Мои слова были предназначены только для Колта, как и его слова для меня. — Я хочу, чтобы он увидел, что делает со мной.
Колт снова сжал руки.
— Ему всё равно, Феб, после всех этих лет что-то толкнуло его на этот путь, и он уже не способен вернуться. Но тебе надо быть сильнее этого, ты должна помочь Салли и ФБР и выстоять до конца. — Он убрал одну руку с моей спины, положил ладонь на тыльную сторону моей шеи и сжал её. Я подняла лицо к нему, и мне удалось сфокусировать взгляд на нём, но всё равно смаргивая слезы. — А конец будет, я обещаю, Фебрари, и покончено будет не со мной, а с тем, что он делает.
Я кивнула. Не потому, что поверила — я была слишком напугана, чтобы поверить. Я кивнула, потому что было ясно, что верит он.
— Мне жаль Пака, — прошептала я. Знаю, что прозвучало глупо и так, будто я не взяла себя в руки, но Колт ещё раз сжал руку на моей шее.
— Я знаю. Мне тоже.
Колт знал, что это не глупо, он знал, что я просто выражала соболезнования, как сделал бы любой, как я не сделала в то время, когда Пак погиб, потому что избегала его.
— Когда всё закончится, тебе надо завести новую собаку, — посоветовала я.