Бархатный смешок был почти физически ощутим.

– Дорогой мой страж, вы и выдержка - понятия несовместимые. Но я простила вас. Вы тогда были так расстроены, ведь преступник почти ушел.

Боги, пошлите смирения.

– Все равно это не причина, чтобы кричать на женщину. Поэтому я еще раз настоятельно прошу прощения.

Катриона фыркает, протягивает руку и кладет трубку на край серебряного блюда. Сквозь густые пряди упавших на лицо волос блестят темные глаза. Сияют мягко, как черные бриллианты с глубоко запрятанной золотой искрой. Длинные ресницы опускаются, погружая искры в беспросветную ночь.

Невероятная женщина. Драгоценность, мечта. Мужчины всего королевства готовы голыми ползти к ней по улицам, лишь бы взглянула. По крайней мере, Йон точно знал двоих, кто это сделал.

– Понимаешь, Кат, ты единственная моя надежда. Я думал, когда забирал сегодня вот это, - он указал на пачку писем, которые по прежнему держал в руке, - что они помогут мне узнать кое-что о личной жизни тула Ойзо. Они помогли. Это не его письма. Это чьи-то письма, к совершенно постороннему человеку. И я хочу понять, что это значит.

Катриона неотрывно смотрела на него.

– Это будет сложно, - отметила она, но Йон не позволил сбить себя с мысли.

– Я просто оставлю их у тебя. Понимаешь... если это то, о чем я думаю, то речь идет о шантаже. Это проклятое дело разрастается с каждым часом, и я не уверен, что обещанных денег хватит, чтобы компенсировать то, во что я влез. Больше всего меня сейчас, почему-то, пугает мысль, что покойник мог быть шантажистом. Это немного слишком для магистратского сынка, тебе не кажется?

Она неторопливо поднялась и села, поставив ноги на пол. Узкие, идеальной формы ступни утонули в шелковом ворсе ковра. Потрогала край стоящей на столе чашки с чаем. Движения были бесцельны и бессистемны. Йон положил письма на край стола и продолжал говорить.

– Я не могу привлечь к себе внимание магистрата, Кат. Я-то выживу, меня все еще никто не тронет, а пацана сожрут, ты прекрасно это понимаешь. Поэтому, я прошу тебя, не молчи. Если ты что-то знаешь, что поможет мне разгадать эту загадку, я буду очень тебе благодарен.

– Йон, - она оборвала его речь.
– Эрл Ойзо никогда не прикасался ни к кому в этом доме. Немного чиновников в этой стране, о ком я могу такое сказать.

Йон помолчал, кивнул и тяжело поднялся. Ноги затекли.

– Но письма я все же оставлю у тебя. Попробуй узнать, кому они принадлежат.

Он повернулся и направился к двери, надеясь не споткнуться о разбросанные по полу шелковые подушки.

Она остановила его, когда он коснулся створки двери.

– Обернись!
– голос был злой и отчаянный.

Йон, помедлив, послушался приказа.

Катриона сидела на низком диванчике и бархат сброшенного платья стекал на пол. Сочетание огня и тьмы обрисовывало идеальное тело обнаженной женщины.

– Неужели здесь нет ничего, чтобы остаться?

Это тоже было частью игры. Двадцать лет, что они друг друга знали. Исключением был лишь тот год, который он провел здесь, в маленькой каморке в подвале, в состоянии более животном, чем человеческом.

– Прости...

– Восемь лет прошло, восемь! Ты уже не можешь ей изменить!

– Прости.

– Ты так ее любил?

– И всегда буду.

Он отвернулся и снова взялся за ручку двери.

– Эрл Ойзо никогда не прикасался ни к кому в этом доме! Но он приходил ко мне, три года назад. Приходил, чтобы попросить принять его сына. И заплатил мне три тысячи лян полновесным золотом, как будто мы были персонажами древней пьесы.

Йон молчал, ждал продолжения.

– Я приняла его сына лично, как и просил эрл. Но он не смог. А в этом королевстве очень мало мужчин, которые бы не хотели меня. Которые бы испытывали отвращение ко мне. И, поверь, Йон, я не желала бы знать причину этого отвращения. У меня тоже есть пределы.

Йон кивнул в благодарность, открыл дверь и вышел.

Глава 3. Ночная жизнь

В каморку к Эреху он вернулся уже поздним вечером. Сначала долго бродил по улицам, выветривая аромат благовоний Красной улицы и душевное волнение, потом, обнаружив себя аж у Северных ворот, пешком добирался домой, чтобы переодеться в гражданское. Одним словом, когда Йон подошел к Синему кварталу, небо над головой уже окрасилось в густые цвета ставень на окрестных домах.