А вот и она. Моя подруга. Мой враг.

Половина лица испачкана, одежда кое-где порвана, с рук капает черное, жидкое, но правая, изуродованная, сторона все так же кривится в довольной усмешке.

— Триста четырнадцать. Число «пи». Люблю свою работу! — громко говорит Влада. Голос у нее изменился — стал глубже и грубее. А может, это мне кажется. Мир вокруг оплывает и течет. Темные тени вырастают из дверных проемов пустых и черных домов. На улице ни одного упыря. Легкий снежок продолжает кружиться в воздухе, тихо и невесомо опускаясь на грязную мостовую. Где-то за спиной все еще потрескивает угасающий, бесполезный огонь.

— Мне придется тебя остановить, как нарушившую принципы работы организации «Хеллсинг», — говорю в ответ я. Меня трясет. Это все Виктория, слабачка. Впечатлительная натура, и тело мне в наследство оставила никуда не годное.

— Что, серьезно? — удивляется Влада. Глаза у нее мерцают. По крайней мере, мне так кажется, да и Пип как-то странно моргает и трясет головой. — Это по какому такому приказу?

— Это по велению сердца, — отрезаю я. Алукард бы одобрил.

Влада гротескно хмурится. Левая половина ее лица, белая и неподвижная, неожиданно сморщивается.

— Как же так можно, дорогая? — мягко упрекает она меня. — Ты же знаешь, мы люди военные, живем по уставу. А там ничего про сердце нет.

Она опускает руку, в ней что-то поблескивает. Нож. Армейский британский штык-нож для штурмовой винтовки L85. Влада перехватывает мой взгляд.

— Не бойся, подруга, — говорит она, все с той же застывшей улыбкой. Еще немного, и та начнет трескаться и отваливаться с ее лица как штукатурка. — Я не собираюсь тебя убивать. Честное слово. Подранить, разве что… И то по обстоятельствам. Если вынудишь. Но никакой смерти. С кем мне тогда мотаться на задания, и учить уму-разуму? С этими идиотами, что ли? Как будто они мне ровня.

А вот это она зря сказала. Это можно использовать.

— Понимаешь, — говорю я, и подхожу еще чуть ближе. — Здесь ты крупно неправа.

— Да? — Влада крутит нож в руке, со скошенного лезвия срываются медленные, тягучие капли. — Это в чем, интересно? Просвети меня.

— Дело в том, — еще крошечный шажок, — что для тебя сейчас все люди делятся на тех, с которыми тебе приятно, и всех остальных. В первую группу вхожу только я. Поэтому ты мне ничего особенно страшного и не сможешь сделать. Как Джокер Бэтмену — «я не могу тебя убить, потому что это будет не весело». Понимаешь?

— Конечно, — соглашается Влада. — Джокер вообще мой любимый персонаж.

Ну еще бы, особенно сейчас. «Хочешь узнать, откуда у меня эти шрамы?»

Еще шаг.

— А у меня таких групп нет, — поясняю я. Мои руки на виду, пустые и открытые. — Я ко всем отношусь одинаково. Кроме, конечно, тех, кто съезжает с катушек и начинает убивать десятками и сотнями ни в чем не повинных людей. Этих приходится останавливать — любыми путями. Видишь? У тебя в отношении меня будет стопор, а у меня — наоборот. Поэтому ты проиграешь. Ферштейн?

Влада задумывается на несколько секунд.

— Может, ты и права, — решает она. — Но такая ситуация меня не устраивает, а рисковать я не могу. Поэтому придется все-таки нарушить слово, свернуть тебе голову, да и дело с концом. Извини, подруга.

В какую-то долю секунды она оказывается рядом, совсем близко, так, что я снова успеваю увидеть мертвый зеленый огонь внутри ее пустой глазницы, и еще торжествующую улыбку на красных губах, и какие-то брызги на обожженной щеке.

А в следующий момент с противным скрипучим звуком моя шея ломается.

И я умираю.

***

Многим кажется, что их жизнь течет как-то сама собой, а они — просто послушные полешки, плывущие по течению широкой и неторопливой реки. Другие считают, что в их жизни был некий резкий поворот, после которого все стало иначе. «Мир изменился. Я чувствую это в земле, в воде и во всех прочих субстанциях тоже чувствую», ну, вы помните.

Как ни странно, я не отношу себя ко второй группе. У меня жизнь шла по намеченному маршруту, как по хорошей асфальтовой дороге, никуда не сворачивая и не разветвляясь.

Проблема в том, что маршрут, похоже, был намечен кем-то другим.

После школы в поле зрения как-то сам собой вполз университет. Исторический факультет не обещал особых перспектив в жизни, но там было интересно. Историки, должна вам сказать, пьют как мало кто другой, особенно на выездах, приходилось соответствовать. Именно тогда я узнала, что «Ржавая подводная лодка» — это не только про наши Военно-морские силы. Полезный опыт. После выпуска собиралась сперва эмигрировать, но вместо этого ушла в аспирантуру — кушать очень хотелось, а в универе хотя бы платили стипендию.