– Не плюйте, Риекст, – предупредил Розниекс. – Так вас, кажется, звали в заключении? Или вернее – Яканс, Лейтманис, Ориньш или Овчинников. Расскажите лучше, как вы стали инженером Лубенсом!

Лубенс не выглядел удивленным. Только гримасы стали еще резче.

– Ничего не выйдет, начальнички, – перешел он на блатной жаргон. – Вторую мокруху мне не пришьете, хватит того, что есть. Лубенса я не кончал, – он не старался больше притворяться.

– Перестаньте, Риекст, подчеркивать свою принадлежность к блатному миру. У вас незаконченное высшее образование, так что не пройдет. Расскажите, что случилось с Лубенсом.

– Сам потонул. Провалился в полынью и потонул.

– А вы ничего не сделали, чтобы спасти его.

– Ха! – он презрительно глянул на следователя. – Чтобы потонуть с ним?

– И тогда у вас возникла возможность побега.

– Дураком надо было быть, чтобы не использовать такой шанс. Вижу – вы основательно изучили мою биографию.

– Это произошло незадолго до его отъезда? – продолжал спрашивать Розниекс.

– За несколько часов.

– Вы взяли его одежду.

– Ну да! – Риекстом овладело свойственное рецидивистам желание похвалиться. – Да, надел его одежду. Документы, деньги, билет – все было в кармане, чтобы ему только переодеться перед отбытием. А прилепить фото – плевое дело. Да к чему спрашивать, если вы и так знаете? – Риекст не мог простить себе, что он, кого прочие считали умным и удачливым, он, разработавший столь хитроумный и детализированный план преступления, так глупо попался. Это и выводило его из себя.

Розниекс не обращал внимания на смены настроения Риекста.

– И тогда вы явились к Эдит.

Риекст вдруг развеселился.

– Ах, вы думаете, эта красотка, эта змея, эта шлюха – вдова инженера Лубенса? – ему показалось, что наконец нашелся пункт, в котором следователь ошибся, и можно хоть немного отыграться. – Нет! – Риекст указал на нее пальцем. – Она этого Лубенса и в жизни не видала. Она из тех кошечек, которым нравится слизывать с жизни сливки. Но сын – мой. Это точно. Да, Ромуальд – мой.

– Хорошо, что он этого не слышит, – тихо сказал Розниекс. Ему было от души жаль Ромуальда.

Эдит, съежившись, сидела на стуле и была, казалось, уже далеко отсюда. Собственно, для нее все и кончилось. Дальнейшее ее не интересовало.

– И еще один маленький вопрос, ответа на который мы не знаем, – усмехнулся Розниекс. – Кто ухитрился подсунуть Виктору Зиедкалнсу сумочку покойной Ольги?

– Только и всего? – казалось, Риекст был разочарован. – Тоже искусство – всучить сумку такому алкашу! А ход был неплохой, а? Пришлось–таки повозиться с этим Зиедкалнсом.

– Ну пока хватит, – Розниекс вложил в объемистую папку последний лист. – Могу посоветовать лишь одно: быть правдивыми и в своих показаниях. Может быть, на суде это поможет вам – хоть немного.

Дебют

Дом дышал множеством распахнутых окон. Утро было солнечным, и столбики термометров изрядно вытянулись в длину. Избалованные обитатели верхних этажей наконец–то обрели возможность безбоязненно выпустить из комнат столь необходимое для хорошего самочувствия тепло, до сей поры оберегавшееся ими как символ их привилегий. Отдыхающие, что располагались поближе к земле, получили возможность надеяться, что солнечный свет принесет им ощущение уюта. И лишь обитатели среднего звена вели себя как обычно — проветривали комнаты, заменяя застоявшийся за ночь воздух другим, насыщенным дыханием моря и сосновым озоном.

Весна подоспела как раз к первому апреля, и никто не думал о том, что солнечное утро может оказаться весьма обманчивым. В дни отпуска веришь в свою удачу, а не в календарь.

«Магнолия» — значилось на доске у стеклянных вращающихся дверей, так что по аналогии с ежегодными летними лагерями труда и отдыха для школьников, носившими обычно название «Лотос», можно было предположить, что сюда, в курземский рыбачий поселок, люди приехали не только ради отдыха, но и для творческой работы. Все прочее даже в этот солнечный день оставалось окутанным мглой. Высеченный на камне маленькими буквами пояснительный текст, к сожалению, никакой ясности не вносил, так что работающие здесь местные женщины называли свое место работы попросту «инкубатором». И это было близко к истине. Инкубатор идей, открытий, свершений — какими только аргументами не пользовались авторы проекта, чтобы выжать из Всесоюзной Академии наук средства для строительства двенадцатиэтажного дома. И вовсе не случайно они избрали местом строительства отнюдь не Юрмалу, но отдаленный Приежциемс, где захудалой лавчонки и той не было, не говоря уже о кафе или столовой… По возможности дальше от искушений, которые могли бы закружить ученые головы и отвлечь их от процесса мышления.

Эти как будто очевидные преимущества привели, однако, к определенным осложнениям. По соседству с возникающим главным корпусом пришлось прежде всего построить общежитие для строителей, в котором позже можно было разместить обслуживающий персонал. А поскольку женщины округи не захотели оставить свои семьи, скот, сады и огороды ради того, чтобы кормить ученых и убирать их комнаты, большой автобус дважды в день привозил из дальних приморских деревушек людей, без чьей помощи никак нельзя было обойтись в эпоху НТР.

Открытие дома состоялось пасмурным осенним днем. В первый месяц существования «Магнолии» путевки в нее выдавались в качестве премии за значительный вклад в научную отрасль «кибматавтоматики», во второй — разыгрывались на заседании месткома, а уже на третий месяц добровольцы отправлялись сюда разве что привлеченные перспективой новогоднего вечера с сюрпризами, потому что слухи о причудах латвийского климата докатились даже до Владивостока. Чтобы дом не простаивал полупустым, дирекция в мертвый сезон предоставляла комнаты шахтерам, два этажа предназначались случайным почитателям одиночества и удобств, и лишь три верхних оставались в распоряжении института.