— Сперва идете вдоль центральной улицы, следуете указателям до Колледжа Тринити, там слева увидите университет. Продолжайте идти, пока не увидите большой банк, это когда-то были дома парламента. Если вам нужно на улицу О’Коннелл, сверните здесь направо. Если хотите идти за покупками, за парадным входом в университет поверните налево, там будет улица Графтон для покупок…

— Лучше не уточнять про “для покупок”, — мягко поправил ее Карл.

— Почему бы мне не сказать просто: “Я полячка, я не знаю, где тут что!” — рассмеялась Аня.

— Потому что это неправда — ты прекрасно ориентируешься. А я всего лишь стремлюсь к совершенству!

Они снова громко расхохотались — и заметили Барбару, которая наблюдала за их шутливым разговором. Оба сдали ей денег.

— Ваш отец уже поучаствовал, — честно предупредила Карла Барбара.

— Ну и что, я с удовольствием добавлю от себя лично. Деклан — это просто чудо.

— Я сделаю огромный плакат со словами: “Добро пожаловать обратно!” — сказала Аня.

Барбаре показалось, что Карл смотрит на маленькую полячку с большой нежностью.

Хилари поняла, что что-то не так, едва повернула за угол. Около дома столпились соседи, из окна кухни валил дым. На секунду шок парализовал ее, так что она не могла сделать ни шага. Потом она бросилась к дому, крича: “Мама! Мама!”

Ее остановили друзья и соседи.

— С ней все в порядке, Хилари. Все в порядке, ни царапины. Смотри, вот она, сидит на стуле.

Хилари нашла глазами маму — та в самом деле неторопливо прихлебывала чай, окруженная соседями и прочими доброхотами. Огонь уже потушили, но на всякий случай все равно вызвали пожарных. Подойдя к матери, Хилари бегло оценила ущерб. Сгорели шторы — с окон свисали обрывки ткани, стена кухни в проеме разбитого окна казалась черной. Джессика могла погибнуть. Умереть при пожаре в собственном доме.

Хилари понимала, что должна благодарить Бога за ее спасение. Джессика казалась совершенно безмятежной.

— Не могу понять, к чему такая суета, — повторяла она снова и снова.

— Мама, ты могла погибнуть! Ты могла сгореть здесь! — Хилари испытывала такое облегчение, что почти кричала на мать.

— Но я хотела порадовать Ника. Он сказал, что не отказался бы от тарелки жареной картошки, как в старые добрые времена. Я предложила ее пожарить. Он куда-то пошел, а потом сковородка вспыхнула.

Хилари знала, что Ник никогда не подпустил бы бабушку к плите.

— Мама, ты, наверное, неправильно его поняла, — начала она и увидела сына. Он бежал по дороге, держа в руках две тарелки с картошкой. Ник решил побаловать бабушку — ведь она сказала, что это напомнит ей о старых добрых временах. Только тогда Хилари позволила себе расплакаться.

Поздно ночью, когда заменили окно и выкинули большую часть сгоревших полок и оплавленных кухонных принадлежностей, Хилари и Ник сели поговорить.

— Ума не приложу, что же нам делать. — Хилари закрыла лицо руками.

— Утром придут плотники. Я свожу бабушку погулять, пока они…

— Да я не об этом, сынок, не о завтрашнем дне.

— О будущем?

— Понимаешь, она ведь уже не в себе. Она решила, что ты просишь ее пожарить картошку! В ее состоянии…

— Да ведь это ты вечно повторяешь, что с ней все в порядке, мама. Ты же растерзаешь любого, кто не согласится.

— Да. Ну что же, может быть, я слишком долго прятала голову в песок.

— Мама, да ты страус, — нежно сказал Ник.

— Знаю. Вот интересно только, почему один юный страусенок не сказал старому страусу, что эта тактика не ведет ни к чему хорошему.

— Может, он и пытался, но старый страус повторял: “Чепуха! Чепуха!”, поэтому в конце концов страусенок сдался.

— Так ты хотел поговорить со мной про бабушку?

— Нет. С ней все в порядке. Это ты вечно ноешь и трясешься, когда бабушка говорит что-нибудь неожиданное. Лично мне все нравится. По-моему, она прикольная.

— Ты не помнишь, как блестяще она соображала.

— И до сих пор соображает. Вот сейчас она лежит в постели с кружкой горячего шоколада, а мы с тобой с ума сходим по поводу нее. И кто здесь лучше соображает, спрашиваю я вас?

— Ужасно видеть, как она теряет связь с реальностью.

— Мама, вот она — по-настоящему старый страус. Естественно, временами она спотыкается.

— На работе говорят, что…

— Ма, мы справимся. Я буду давать больше уроков дома и поменьше развлекаться.