Впоследствии императрица и Потемкин, несмотря на все их политические разногласия, засыпали Харриса любезностями. Они в неопределенной форме говорили о скором уходе Панина и снова и снова выражали свою симпатию энергичной английской нации. Победы русского флота шумно отмечались в Петербурге балами и фейерверками. Екатерина многократно объявляла о своей поддержке Англии, тем не менее не забывала добавлять: «..до тех пор, пока меня не впутают в войну, я не хочу нести ответственность перед моими подданными, моим наследником и, возможно, перед всей Европой». Екатерина — просвещенный немецкий ангел мира на русском императорском троне!

Возможно, британский посланник не всегда видел политические подоплеки и мотивы действий Екатерины. Иногда создается впечатление, что он действительно думал, что задержки в переговорах происходили из-за интриг недоброжелателей в Петербургском дворе и флегматичности Потемкина. И даже когда попытка подкупа чиновников заканчивалась безрезультатно, Харрис не думал о том, что у России и Англии разные политические цели. Если Потемкин лично отрицательно относился к пруссакам или французам, то это ничего не значило для государственной политики! К Англии он относился сдержанно не из-за лени, а поскольку главными для России были интересы на Востоке. Он оставался любезным и предупредительным, иногда обращался с Харрисом даже дружелюбно. Переговоры не продвигались, и посланник вскоре попросил свое правительство об освобождении от должности. Он больше не видел никаких перспектив что-то изменить в положительном направлении.

Британский министр иностранных дел смотрел на ситуацию по-другому. Он требовал от своего посла выдержки. Он форсировал настолько интенсивно переговоры, что посланники Франции и Испании начали выступать с протестами на то, что английскому представителю отдается предпочтение. Господа дипломаты не гнушались документировать все встречи Потемкина с Харрисом. Эта неформальная слежка приводила Потемкина в ярость. Он демонстративно пригласил Харриса на неделю в свою финскую резиденцию, где создал очень доверительную атмосферу. Харрис, который, само собой разумеется, сообщал с детальной тщательностью о событиях этой недели в Лондон, верил, что Потемкин открыл ему свою душу.

В чисто личном отношении, возможно, это было именно так. Но факты свидетельствуют, что в отношении главной политической цели не были никакого прогресса. Потемкин открыто говорил о своем отношении к императрице — он не мог сказать ничего нового. Он повторял известные слова о соперничестве с Пруссией и Францией. Для Харриса же эта неделя дала лишь незначительный результат.

Такая кажущаяся тесная дружба Потемкина с Харрисом вызывала зависть дипломатов и врагов Потемкина, которые теперь объединялись в политический союз. Представители Франции, Испании и Пруссии вместе с графом Паниным прилагали все усилия для освобождения от должности британского посланника. Возможно, этими действиями можно было пошатнуть позиции Потемкина. В этой интриге Харрис совершил ошибку. Он оказался не готов к тонкой придворной игре и понял, что стоит за всеми этими действиями. Когда Потемкин советовал ему не обращать внимания на происки врагов и не выходить из равновесия, он этого не понимал. Конечно, его правительство ждало успехов, оказывало на него давление и принуждало к новым активным действиям.

Следующий шаг Англии навстречу союзу последовал в октябре 1780 года. Русскую императрицу необходимо было привлечь территориальными уступками. Британское правительство хотело предложить что-то, «что соответствовало бы ее честолюбию. Переуступка территории, которая могла бы усилить ее торговлю и ее флот, и обязало бы императрицу заключить союз с Его Величеством, рассматривать современную войну как казус федерис [90] и поддерживать нас в войне против Франции, Испании и наших восставших колоний». Харрис пошел к Потемкину и представил ему меморандум. К удивлению, у Потемкина уже был конкретный объект переговоров. Харрис сообщал в Лондон: «Князь Потемкин не сказал мне прямо, но дал понять, что единственной уступкой, которая может заинтересовать императрицу, является передача Менорки».

Менорка, меньший из Балеарских островов на западе Средиземного моря, находился во владении Англии с 1763 года. С гаванью Порт-Маон он, в качестве военно-морской базы, имел исключительное стратегическое значение. Потемкин восхищался островом и постоянно затрагивал эту тему. Он расписывал Харрису во всех красках, какой политический резонанс имело бы — по отношению к Франции — выступление русских солдат из порта Маон. Харрис испугался собственной храбрости и охладил Потемкина: он и сам обдумывал эту идею, но еще не получил поддержку своего правительства. Потемкина нельзя было остановить: «Такое приобретение стало бы колонной имперской славы на море», и ему бы удалось убедить императрицу в такой постановке вопроса. Он просил Харриса: «Убедите ваших министров, чтобы они передали нам остров, и мы добьемся для вас мира и заключим с вами тесный и длительный союз».

Харрис должен был действовать. Так страстно ожидаемый союз казался близким. Он потребовал от своего правительства решения и вскоре получил из Лондона письмо, датированное 20 января 1781 года. Письмо министра иностранных дел без всяких формальностей говорило о сути: «Князь Потемкин выразил взгляды своей императрицы, в действительности, на большую цель, которую мы старались достигнуть и которая является сверх актуальной для нас». Тот, кто представляет такой шанс, должен иметь основания, одобренные общественностью. Передача была бы «решающим доказательством дружбы» и залогом «вечного союза».

Если бы Англия передала остров России, это было бы жертвой. Каждая жертва имеет свою цену: «Князь Потемкин видел сразу многие преимущества, которые бы имела Россия при такой сделке, но он довольствовался очень неопределенными и общими словами относительно обязательств, которые императрица готова принять по отношению к нашей стране». Король Георг III, конечно, доверял своей сестре-императрице. Поэтому министру иностранных дел были предоставлены полномочия сообщить те условия, при которых Британия была готова к столь большой жертве.