Был он мрачен — денег возле него на столе почти не оставалось. Значит, в проигрыше.

— Ну? За что избил вахмистра? Ну? Говори!

— Никак нет, не я его бил, вашбродь, — ответил Семен. — На близкое расстояние к коню Испанцу господин вахмистр приблизился. Испанец его и измордовал.

Крым-Шамхалов вскочил. Он был страшен.

— Видали исправного унтера? Такие в пятом году против государя и отечества бунтовали. Офицерам своим в спину стреляли. Пошел вон, мерзавец! Под суд!

Чеканя шаг, Семен вышел из палатки. Сердце у него оборвалось. Вот она, близка смерть.

— И… судили тебя? — спросил Филипп.

— Вначале бежать задумал. Подговорил двоих еще, таких же, как я, горемык, вместе уйти. Да вдруг на первом же переходе — мы шли в город Каро, ближе к фронту— еще до ночлега, с которого я собрался бежать, полк построили в каре. На середину вынесли полковое знамя. Я услышал команду: «Старшему унтер-офицеру Буденному на середину полка галопом, марш!» Я дал шпоры коню, подскакал к командиру полка.

— Полк, смирно!

Адъютант начал читать приказ по дивизии. Сердце вовсе остановилось. Думаю: «Вот оно! Расстрел! И не убежишь! Опоздал!»

Читал адьютант долго, я плохо что понимал, в голове все смешалось. Одно слово понял: расстреляют. «Подлежит расстрелу», — явственно прочитал адъютант.

И так стало тихо, что было слышно, как кони дышат.

И вдруг, я едва понимал, что он такое читает… за честную, мол, и безупречную службу с меня снимут крест, что я получил за Бжезины. А расстрела не будет. Подъехал ко мне адъютант, сорвал крест, аж материя затрещала…

— Сынок ты мой… ненаглядный, — всхлипнула мать. Глаза у ней были полны слез.

Надя закусила до крови губу — боялась, закричит, не дослушав рассказа.

— Ну, а потом, — закончил Семен, — я на турецком фронте вернул обратно свой первый, а к нему еще три прибавил да четыре медали. — Он провел по ним чуть дрожащей от волнения рукой.

— Ну, а как же снова «Георгия» своего вернул да к нему других три прибавил? — спросил Филипп. — Даром ведь не награждают…

— Любопытный ты, — улыбнулся Семен. — Ну что ж, придется и про то рассказать.

— В бою за турецкий город Ван я со своим взводом проник в глубокий тыл противника, атаковал его батарею и захватил три пушки. За это меня вновь наградили «Георгием» 4-й степени.

За атаки под Менделиджем я получил Георгиевский крест 3-й степени.

Наша дивизия быстро двигалась на восток. Мой взвод послали в разведку в район города Бекубэ. Мы увидели караван вьючных верблюдов. Это были турецкие обозы. Выбрав подходящий момент, атаковали караван; вьюки были загружены мукой, сахаром, галетами, хурмой и изюмом. От пленных узнали, что впереди движутся турецкие войска, для них и везли продовольствие. Значит, идти к своим по большой дороге нельзя. Проселочными дорогами взвод прорвался через фронт и присоединился к своей дивизии. При прорыве мы захватили в плен сторожевую заставу турок. В эскадроне обрадовались и удивились. Нас не ждали: приказом по полку взвод исключен был из списков части как без вести пропавший. В тылу противника мы пробыли двадцать два дня. Солдаты получили награды. Получил и я Георгиевский крест 2-й степени.

…Однажды вахмистр сообщил, что командир полка приказал достать «языка», и предложил тянуть жребий. Жребий вытянул я. Со мной должны были пойти четыре солдата. Я выбрал самых надежных.

Без шпор и без шашек, вооруженные винтовками и тесаками, мы глубокой ночью прибыли в распоряжение сторожевого охранения полка и, оставив здесь коноводов, пошли пешком. Шли осторожно, а приблизившись к линии турецкой обороны, начали пробираться вперед ползком. Пробрались к первой линии окопов. Противника не было.

Двинулись ко второй линии — и там никого. Подползли к третьей линии — увидели много турецких солдат: сидят и чай варят. Из окопов дым валит, словно из трубы.

Притаились, но ждали напрасно: ни один турок из окопов не вылез. Огорчаясь той неудачей, повернули обратно; время от времени замирали, прислушивались. Вдруг издалека донесся до нас разговор. Знаком я подал команду. Подползли.

И вдруг увидели винтовки, составленные в козлы. Вокруг винтовок спали турки. Ясно— полевой караул. Разговаривали, видимо, часовой и подчасок. Действовать надо было быстро и тихо: где-нибудь неподалеку наверняка сторожевая застава. Я послал трех солдат схватить часового с подчаском. Они бесшумно обезоружили часовых. Я забрал винтовки спящих, передал своим, а затем на турецком языке скомандовал: «Встать, руки вверх!» Турки вскочили, подняли руки… Мы взяли в плен шесть солдат и одного старшего унтера.

За это всех наградили Георгиевскими крестами. А я получил «Георгия» 1-й степени и таким образом стал полным георгиевским кавалером.

11 января 1918 года. Глинобитная хата, или, как на Дону говорят, землянка, Корнея Михайловича Новикова полна народу. От жары и табачного дыма дышать трудно. На тяжелых, потемневших от времени лавках вокруг такого же тяжелого древнего стола плотно сгрудились станичники. Расположились они и на подоконниках, сидят и просто на глиняном полу, стоят у входной двери, обтирая спинами такие же глиняные стены.