Правящий класс, на который опирался Государь Николай II, оказался бессильным и неверным.

В 1857 году в России было в обращении: серий казначейских на 88 млн. рублей; кредитных билетов — 740 млн. рублей и вкладных, разменных без курса, ходивших как деньги знаков — один миллиард рублей, и золотой монеты 600 млн. рублей, а всего около двух миллиардов денежных средств при бюджете в 257 млн. рублей и при совершенно ничтожных податях.

Наличное обращение должно было прогрессивно увеличиваться. Народ был сыт и богат. Промышленность удовлетворяла потребность 75 млн. населения. Долгов у государства не было.

То было в крепостную зависимость, при ненавидимом интеллигенцией и Западом Государе Николае I и Александре II.

Канкринскую систему и хозяйство [158] Государя Николая I сменяют новаторы — западники школы, к которой позже принадлежал Витте.

С 1859 года вкладные билеты конвертируются, то есть ходячие деньги обращаются в банковые билеты при цене 75 рублей за 100. Курс начинает устанавливать биржа, и бумагой этой уже расплачиваться нельзя, а можно было торговать, то есть играть.

Из обращения изъят миллиард рублей. Введен «либеральный» таможенный тариф. Из заграницы начался наплыв дешевого товара, а за границу ушло все золото. Бумажки стали жечь (в 1858 году кредитных билетов было на 735 миллионов, в 1864 году — 617 миллионов).

Денежное обращение с двух с половиной миллиардов доведено до 750 миллионов.

Результаты: сельские хозяева разорялись. Крестьянство стало нищать, попав в руки кулаков и фискальных агентов. Государство ослабело и постепенно впадает в неоплатные долги. Цивилизация выродилась в фасад, в комедию, в рост города — с размножением в нем аристократии и плутократии. Власть начинает терять популярность. Самоуправление без денег хиреет. В завершение зверское убийство Царя 1 марта.

С этих лет управление России становится в зависимость от биржи, а жизнь страны — в зависимость от Европы. В прорубленное Петром окно просунулись головы кредиторов, спекулянтов, банкиров, колонизаторов, завистников и всех, кто смотрел на нашу страну как на источник наживы, грюндерства [159] , захвата и легкого грабежа.

Императорский период оканчивается приобщением нас к Западу. Разгородившись зачем-то Уральским хребтом на две России, мы подлинно становимся частью Европы и вступаем в семью «великих» держав и демократий, восприняв и войдя в мировой товарообмен и золотое обращение. Бюрократия всеми своими ведомствами смиренно подчинилась министру финансов, золотому тельцу, и составив и замкнув звено, мы выпутаться из золотой цепи не можем.

При таких новых и сложных направлениях, в горячий период европеизации Витте, на царство вступает юный Государь, и почти через тридцать лет богатейшая страна, имеющая все свое, способная при некотором усилии завалить Европу сырьем и учетверить золотой запас, сократить ввоз — оказывается с крупным долгом. На робкие одиночные просьбы помощи главному хозяйству — сельскому — Витте отвечает отказом, не дает ничего, и отдает все на фасад — индустрию, не дающую на экспорт — ничего.

Хозяйство бюрократии за 30 лет привело к так называемому оскудению, и в этом повинен не один Витте, а весь правящий класс, окружающий Государя. Ни одно ведомство, ни один сановник, ни общество, ни Дума, ни печать не протестует против этой политики: золото греет. Общество требует «культуры», и мы, «догоняя» Европу, втянуты в цивилизованный мир ценою долгов и убыточных договоров. Войдя в акционерную семью биржевой Европы, мы осуществили западную идеологию «града земного», но зато теряем свою независимость, свободу, силу и многое иное. Impera quia sunt divisi [160] — девиз бюрократии.

Мог ли молодой Государь бороться против течения, рубить причалы и давать ход назад?

Мог бы, ответим мы, если б около него был бы кто-нибудь русский, сильный, и если бы с ним было общество. Но мы знаем, что с Государем не было никого.

И осуждать прошлое нужно, так как не будь этого прошлого, не было бы настоящего, и в прошлых ошибках неповинны лишь две силы: Царь и народ деревенский. Все же остальное поголовно повинно. Против одинокого Государя и слепого в политике народа пошел стеной «золотой телец», и борьба с ним оказалась Государю не по силам. Западный культ мешка с золотом заслонил самосознание общества. «Чек» стал девизом мира, кроме Африки, Китая и закабаленной Индии.

Прежний Царь не был никому обязан. Современный Император обязан перед Западом, не имея в стране ни в ком иной опоры и сознавая экономическую слабость народа.

И на самом деле: у французов 'epargne [161] , у немцев Sachwerte [162] , — у нас при общине народ беден и запасов нет.

В России были два Государя, не считавшиеся ни с чем и ни с кем: Иван IV и Петр, и очевидно, что последний, увидав куда мы лезем и как поняли его желание поднять Россию господа Витте, Абаза и Рафаловичи, Туганы, Озеровы и прочие, — разорвал бы в клочья все планы финансовых авантюристов и все договоры и приказал бы всем отпустить бороду, а на границу выставил бы 5 000000 штыков. Возможно, что и г-н Витте и иные прочие болтались бы на виселице, а многие сановники и депутаты были бы биты батогами. И кто знает — не надел ли бы Петр I вновь бармы и шапку Мономаха; и тремя словами: «Я Царь России» не остановил ли бы вакханалию общества, доведшую до 1917 года, и не наказал ли бы он тех, — и прежде всего старых друзей немцев, — у кого учился «мещанству», не догадавшись, что учителя потребуют расплату натурой, то есть русской землей, которую он паки любил.

Признаем, что Государь Николай II не имел силы Петра I. Не имел и людей верных и послушных, какими были современники Петра.

Но было и иное: время ни при чем, и появление такой силы, как Петр, свет еще может увидеть. Но Государь наш следует заветам благородства предков; они щадят даже врага: входя в Париж и Берлин, щадят Францию и спасают Германию. Не сходясь во имя гуманности с Наполеоном, Александр I не идет на уничтожение Англии. Видя смуту внутри России, Государи не мстят и не давят врагов, ограничиваясь единицами осужденных.