Государь наш не искал славы, оставаясь олицетворением смиренного самодержавия, но он саном своим держал в руках славу Отечества и, прощая, славу эту он завещал народу. Поймут ли его хотя бы теперь?

У нас нет символа победы в могиле «неизвестного» солдата. У нас есть другой трепетный символ — могила Царя, державшего в руках настоящее знамя победы. Знамя это у него вырвано вместе с жизнью, и мы обязаны поклониться его жизни и смерти как неслыханной победе духа.

Государь не интересовался общественным мнением. Таким же было его отношение и к мнению общества, когда он допускал во дворец «старца» Распутина.

Поведение этого комедианта-молитвенника неведомо было Государю.

Распутин был введен высоко рекомендованной духовной особой — с репутацией тоже молитвенника. Он допускался редко — в часы болезни Наследника.

Государем руководит желание исполнить мистическое болезненное желание супруги, видевшей в молитвах старца помощь во время недуга сына. Очевидно, что на Государыню действует и гипнотизм, как действовал раньше таковой же гипнотизм французского доктора Филиппа. Все показывает, что в гипнотическом влиянии Государыня не дает себе отчета.

Государь не допускал вмешательства в свою частную жизнь. Царственная чета в своей кристальной чистоте и простоте не имела мысли, что человек, ими к себе допущенный, — бессовестен и наглый лукавец. Государь не может следить за нравственностью лиц, которых он иногда видит, из которых иные мало и отличаются за глазами поведением от разгульного старца.

Государь считает его иногда юродивым и снисходит к его простоватой искренности.

Попав в доверие, Распутин, как все ему подобные, — зазнался, понимая, что терять ему нечего, а пожить можно всласть. Он хитро изображает простака и юродивость блаженного и молитвенника и умеет притвориться искренним, действуя на мистическую, тревожную и усталую душу Императрицы. В отношении к нему Императрицы есть доля суеверия, отражения медиумизма, царившего в высшем и придворном обществе. Лечение Наследника травами друга Распутина Бадмаева дает какие-то результаты, и Царица-мать в это, связанное с молитвой, лечение невольно верит.

Условия жизни склоняют Государыню к мистицизму; угрозы первой революции, убийства, призрак участи королей Франции, частые церковные служения, открытие мощей, искание высшей защиты. Государыня чувствует измену; отсюда сближение и дружба с женщиной, оказавшейся мелкой. Слухи через нее о нелюбви общества побуждают Государыню смотреть и на «старца» как на доброжелателя.

Государь и Государыня — оба цельные, верующие, нравственно усталые, живут без друзей, без знаков расположения. Во имя молитвенных экстазов этому «крестьянину» прощается его грубость. Развращенность его им была неведома. Они далеки в своей чистоте от распущенности образа жизни общества, разгул которого был более утонченный, чем разгул того же Распутина.

При дворах королей, царей, рыцарей и бояр от веку были фавориты, шуты, чудаки, советчики, буффоны и молитвенники, и Распутин был чем-то подобным.

Он был тем «дворовым» слугой с пороками, которые водились у бар, был «фаворитом», какие существуют у всякой толпы, какими были потом Керенский, Пуришкевич, Гучков, Илиодор, Горький и прочие.

Недалеки в истории «пирожник» Меньшиков, дворецкий Кутайсов и иные. Что же было бы, если бы у Царя появился не один, а несколько советников — простых крестьян? Был бы тот же вопль злобы и молва, и ненависть.

Выбор был несчастный. В приближении этом чувствуется что-то тягостное и роковое, что-то сатанински продуманное и слиянное все с той же распутиновщиной эпохи и среды, которая сама, разнузданная нравами, осмелится осуждать безупречнейшую русскую семью.

Лень, распутство, хамство и прочее совпадает провиденциально с корнем имен — «Распутин, Ленин, Нахамкис, Воровский» и иные.

Царя осудят распутные, пляшущие, болтающиеся по ресторанам «снобы».

Государь не вникал в слухи о старце — и терпел его ради Императрицы, верившей его силе.

О влиянии этого паразита не стоит и говорить. Влияние это было на нескольких сановников, у него заискивавших и думавших влиять; влиял ведь и Керенский, и под его «обаянием» были передовые общественники.

Но попытки влияния на Государя были безуспешны. Со смертью Столыпина уровень кадра сановников был однообразен. Штюрмер был давно выдвинут группой правых и умеренных Совета и Думы; он был давно главой их единения. Хвостов и Протопопов — фавориты умеренных и радикалов Думы. Неумные, безвольные, они типично собирательны для бюрократии и общественности. Такие же посредственности были и в думских кругах. Ни крупных, ни смелых — просто не существовало.

Никакого влияния на события старец не имел, и если за него цеплялись несколько выскочек и конспирировали, то результатов таких конспираций не было и быть не могло.

История доказала и большее; когда революция выбросила, наконец, вперед «общественность», то представители ее оказались и по малодушию и бездарности — еще хуже тех, кто были последнее время в рядах бюрократии. Таким образом, ссылки на влияние старца просто вздорны; и вся буффонада его убийства, все преувеличения и придание ему какой- то роли в ходе государственных дел — все лживо и неумно.