Ко времени разгрома орденского резерва было покончено и с рыцарями, окруженными под Ульново. Бой медленно затухал, сдвигаясь к орденскому лагерю. Наступила шестая фаза битвы. Часть тевтонских конников, вырвавшихся из окружения, укрылась в обозе между Стембарком и Грюнвальдом, намереваясь там под защитой конных повозок организовать оборону с использованием артиллерии и пехоты. Часть обращенных в бегство конников преследовала легкая татарская и литовско-русская конница. Попытка обороны тевтонского лагеря оказалась неудачной, пехотные отряды союзников, то есть вооруженные крестьяне, пошли на штурм, завершившийся сокрушительным поражением тевтонцев. Битва закончилась вечером полным триумфом польской и литовско-русской армии. Погибло более 16 тысяч крестоносцев, а около 10 тысяч попало в плен. Среди погибших оказалось 600 перевязанных (посвященных) рыцарей, включая 205 орденских братьев. Со времен Ледового побоища 1242 года на Чудском озере Орден не переживал подобных поражений. Слава о его непобедимости раз и навсегда померкла. Точных данных о потерях союзников нет, но надо полагать, что они тоже были немалыми, поскольку сражение было упорным и долго проистекало с переменным успехом. Самые значительные потери понесли литовско-русские отряды, особенно в начале сражения.

Как бы то ни было, развивая успех, основные силы союзников сумели выступить в направлении Мариенбурга лишь спустя три дня и подошли к нему 25 июля (легковооруженные отряды союзной конницы появились под стенами орденской столицы еще 22 июля). Мариенбург был одной из самых неприступных крепостей в Европе и располагал неограниченными запасами продовольствия. Стенобитные орудия Средневековья не могли разрушить его стен, а артиллерия тогда еще не достигла необходимой мощности. Взять город-крепость с ходу не получилось. Остатки рыцарского войска и гарнизон под командованием светского командора Генриха фон Плауэна, вовремя ушедшего с Грюнвальдского поля, успели подготовиться к обороне Мариенбурга уже 18 июля.

Мальборк (Мариенбург) сегодня.

Флаг и герб Мариенбурга.

Семинедельная осада города-крепости ни к чему ни привела. Ягайло распространил свою власть на все владения Ордена и в феврале 1411 года заключил Торуньский мирный договор с крестоносцами. По нему к ВКЛ отошла Жемайтия, а к Польскому королевству Добжинская земля. Орден выплатил значительную контрибуцию, а союзники вновь получили прямой выход к Балтийскому морю, что было очень важно для развития их экономики и торговых связей. Причиной столь сравнительно скромных для союзников конечных результатов Грюнвальдской победы стало то, что ни Священная Римская империя германской нации, ни венгерский, ни чешский короли не желали полного уничтожения Ордена, а вместе с этим резкого усиления Польского королевства и Великого княжества Литовского в Европе. Одновременно у Ягайло и Витовта оставались свои виды на Ливонский орден как на угрозу несговорчивым Пскову и Новгороду Великому.

Тем не менее поражение в Грюнвальдской битве положило конец орденским захватам в Прибалтике. Тевтонский орден стал приходить в упадок, а Ливонский орден перестал быть значимой силой в восточноевропейской политике. Война продолжалась еще несколько десятилетий, но тевтонцы уже не смогли подняться из пепла и постепенно попали в зависимость к полякам — в середине XV века Польша снискала себе союзника в лице прусских сословий, которые в 1454 году сдались ей на милость. По Торуньскому мирному договору 1466 года Польша закрепила свою власть на нижней Висле (в Королевской Пруссии), а остальные земли Пруссии вместе с городом Кенигсбергом перешли под косвенную, ленную зависимость от Польского королевства. Лишь несколько столетий спустя здесь образовалось Прусское независимое королевство, которое в союзе с Россией и Австро-Венгрией вскоре лишило Польшу государственности, а позднее создало Германскую империю, дважды ввергнувшую планету в пучину мировых войн. Такой в исторической перспективе была плата за промедление с наступлением войск Ягайло и Витовта на Мариенбург (скорее всего, вынужденным) и неудачную его осаду.

Но тогда Грюнвальдская победа существенно усилила позиции Великого княжества Литовского и Русского в соперничестве с Москвой за объединение русских земель, придав данному процессу принципиально новое звучание, так как благодаря ей Витовт приобрел значительную славу и практически вернул независимость ВКЛ. Главными торговыми партнерами Великого княжества Литовского и Русского в это время становятся Ливония и Пруссия, поскольку появился устойчивый и безопасный выход к Балтийскому морю по Неману через Жемайтию, а через Ригу — по Западной Двине. Интересы Вильни и Москвы здесь тоже начинают сталкиваться (пока лишь применительно к Новгороду Великому и Пскову), но со временем они приобретут непримиримый характер, что проявится и в Ливонскую войну, и в Смутное время, и во время продолжительной войны с Россией за Украину («Потоп»), и в период Северной войны, и позже. Другими словами, отныне при поддержке Польши борьба Великого княжества Литовского и Русского с Московским государством стала едва ли не главным направлением его внешней политики более чем на 300 лет вперед. При этом парадокс ситуации состоял в том, что всякое движение Витовта к самостоятельности и обособленности от Короны польской незамедлительно вызывало контрдействия Ягайло, тогда как всякое усиление Москвы приостанавливало сепаратистские действия Витовта. Другими словами, если внутренняя политика польских феодалов стабильно порождала оппозицию в ВКЛ, то внешнеполитическая обстановка, напротив, связывала Польское королевство и Великое княжество все более и более тесными узами.

Однако в разные периоды времени все было далеко не так явно и однозначно. После Грюнвальда, например, Витовт в первую очередь выдвинул территориальные претензии к Ягайло и Короне польской. Затем установил прямые контакты с венгерским королем, императором Священной Римской империи, Великим Новгородом и Псковом, был избран королем гуситов, а в Орде на некоторое время посадил на ханский трон своего ставленника и союзника — сына Тохтамыша Джелаль-Еддина. Зимой 1410/11 года тот собрал в Орде почти всех князей Северо-Восточной Руси с целью выстроить их отношения в интересах Витовта. Отчасти ему это удалось — Витовт сблизился с тверским князем, нижегородские князья были противопоставлены Москве и т. д.

Польские феодалы, наоборот, стремились утвердить приоритет Ягайло над князем, не бездействовала и Москва. В августе 1412 года Джелаль-Еддин был убит, а ханом становится Керим-Берды, проживавший в Москве с 1408 года. Перемену ханов прямо увязывали с поездкой в Орду в том же месяце Василия Дмитриевича, который уже в сентябре вернулся в Москву с отменой всех ярлыков Джелаль-Еддина, выданных им русским князьям. Сразу ослабло тверское противостояние, а Великий Новгород в русле своей обычной ориентации на усиление Москвы пресек сближение с Витовтом.

2 октября 1413 года Витовт и Ягайло подписали три грамоты, образовавшие так называемую Городельскую унию. Она подтверждала факт объединения обоих государств и признавала независимость Великого княжества Литовского (под суверенитетом Польши), но избрание нового великого князя в Литве требовало санкции польского короля. По этой унии аристократы ВКЛ получали права и привилегии, которыми пользовались их польские коллеги, но лишь в том случае, если они были католиками. Таким образом, католическая аристократия ВКЛ заняла господствующее положение в стране, образовав довольно узкий круг советников великого князя. Они образовали думу, или раду, великого князя, из их среды он обычно назначал наместников в областях. В управлении создается ряд должностей по польскому образцу — воеводы, гетманы, маршалки, канцлер, каштелян, старые «литовские бояре» заменяются боронами и нобилями. Постепенно усиливается значение польского языка и культуры. Часть русской аристократии ВКЛ, желая получать указанные привилегии, принимает католичество, хотя основная ее часть тогда оставалась верной православию, русскому языку и культуре, создавая тем самым условия для национально-религиозной вражды, которой ранее не было и в помине. Но самое главное, эта уния сделала власть великого князя выборной, воспрепятствовала образованию в Литве сильной наследственной монархии и превратила местную феодальную аристократию в распорядителя судеб государства. Впрочем, такое положение вещей долгое время было весьма притягательным и для аристократии московской, а на мой взгляд, так и вообще стало решающим фактором образования российской смуты на рубеже XVI–XVII веков.