Неудачи, начавшие преследовать Советский Союз, на том не кончились. Удостоверившись, что в самом скором времени Сталин сможет вернуться к исполнению своих обязанностей, лидеры трех ведущих западных стран, США — Гарри Трумэн, Великобритании — Клемент Эттли, Канады — Маккензи Кинг, 15 ноября, явно дразня председателя СНК СССР, провоцируя и подталкивая его на ложные шаги, встретившись в Лондоне, снова заявили, что «способ производства атомной бомбы должен быть сохранен в секрете». Ото всех, в том числе и от Советского Союза. Вместе с тем объявили и о стремлении создать в рамках ООН специальную комиссию с «целью полностью устранить возможность использования атомной энергии как оружия уничтожения» [503] . Иными словами, сделать все от них и мирового сообщества зависящее, лишь бы не позволить СССР войти в новый, отныне самый престижный и привилегированный клуб — ядерных держав.

В еще более сложное положение поставила узкое руководство необходимость определиться со своим внешнеполитическим курсом. Принять окончательное решение: выполнять ли взятые страной обязательства по международным соглашениям, или нарочито пренебречь ими, что в равной степени было не так-то просто сделать при сложившихся обстоятельствах. Причем заниматься приходилось теми проблемами, от которых напрямую зависело обеспечение национальной безопасности. Проблемами тех регионов мира, которые являлись стратегическими, протянувшись цепочкой вдоль всей южной границы, от Одессы до Владивостока: Черноморских проливов, Южного Азербайджана, Синьцзяна, Монголии, Маньчжурии. Да еще в то самое время, когда фактически провалилась первая сессия совета министров иностранных дел (СМИД) пяти великих держав, проходившая в Лондоне с 11 сентября по 2 октября. Обсуждение проектов мирных договоров с Финляндией и Италией, другими союзниками Германии в войне, выявившее больше расхождений в позициях, нежели их сближение.

Самым легким из всех внешнеполитических оказался монгольский вопрос. Согласно подписанному в Москве 14 августа советско-китайскому договору, признание Нанкином независимости Монгольской Народной Республики (МНР) должно было последовать лишь после выражения воли населения этой страны (с точки зрения только Кремля) или китайской провинции (как все еще продолжали официально считать Китай, США, Великобритания, Франция) к государственной независимости в результате плебисцита. Провести же последний 20 октября 1945 года ни для Москвы, ни для Улан-Батора не составило никакого труда. Разумеется, в плебисците приняло участие 98,4 процента граждан МНР, а за обретение государственной независимости, в чем можно было и не сомневаться, высказалось 100 процентов проголосовавших. Условия были соблюдены, и после того, как президиум малого хурала МНР 12 ноября утвердил протокол центральной избирательной комиссии [504] , Нанкину пришлось официально признать отпадение от Китая огромной провинции.

Несколько сложнее, но лишь поначалу выглядела проблема, связанная с Маньчжурией. В соответствии со все тем же советско-китайским договором, эвакуация частей Красной Армии из этой провинции предусматривалась не позже, чем через три месяца после победы над Японией, то есть к 3 декабря 1945 года. Подобный срок, как показали дальнейшие события, оказался недостаточным для Кремля, намеревавшегося обеспечить коммунистам Мао Цзэдуна там полный контроль. Создать таким образом дружеский, хотя и лишь автономный режим в Маньчжурии, прикрыв им весь дальневосточный участок советской границы, заодно гарантировав безопасность и КВЖД, ЮМЖД, и военно-морской и военно-воздушной баз в Порт-Артуре, Дальнем.

Несмотря на прямую помощь оружием и косвенное политическое содействие СССР, коммунистические 8-я и 4-я новая армии за оказавшееся в их распоряжении время так и не смогли перебазироваться в Маньчжурию. Даже в ноябре все еще находились лишь на подходах к ней, ведя тяжелые бои с правительственными войсками в провинциях Суйюень, Жэхэ, Хэбэй. Но именно такое положение помешало и гоминдановцам установить собственную администрацию на огромных просторах северо-востока. Чан Кайши, твердо рассчитывавший на американское военное присутствие в Шаньдуне и на юге Хэбэя, на американскую помощь, пока отказывался признавать факт возобновившейся гражданской войны. Как и Мао, просто выгадывал время, ведя переговоры с коммунистами о созыве примирительного и объединительного по задачам Политического консультативного совета. Надеялся рано или поздно возобладать над коммунистами, и потому в середине ноября сам обратился к маршалу Малиновскому, командовавшему частями Советской Армии в Маньчжурии, с просьбой отсрочить вывод войск на неопределенное время [505] .

До предела запутанной оказалась ситуация, сложившаяся в другом, северо-западном регионе Китая, в Синьцзяне. Затерянном в глубинах Центральной Азии, но крайне важном стратегически в силу своего географического положения — на стыке СССР, Китая, Монголии, Индии. Именно потому Москва ни в коем случае не желала лишиться тех политических и экономических преимуществ, которыми она располагала там еще с 1934 года.

Сразу же после начала японской агрессии против Китая, Советский Союз делал все возможное для оказания помощи своему великому, но слабому соседу. Два соглашения о предоставлении национальному правительству займов на общую сумму в 100 миллионов долларов обеспечили поставки советского оружия, боеприпасов, бензина, запасных частей к военной технике. А для их транспортировки были использованы как основные коммуникации, проходившие через Синьцзян. Только что проложенная автодорога и открытая тогда же авиалиния (ее обслуживала совместная советско-китайская компания ХАМИАГА) [506] Алма-Ата — Хами. Летом 1938 года они внезапно оказались под угрозой. На юге провинции, под лозунгами ислама и национальной автономии, вспыхнуло восстание. Советское руководство не исключало, что за ним, скорее всего, стояли японцы, именно в те дни развязавшие конфликт в районе озера Хасан и намеревавшиеся захватить МНР, создав для того как своеобразный трамплин марионеточное «монгольское государство» Мынцзян. Но не могли исключить в Кремле и иного. Активизации в регионе Великобритании, которая полагала Тибет сферой своих интересов и могла легко пойти, воспользовавшись «смутой» в Китае, на закрепление своего присутствия в Центральной Азии.

В сентябре 1938 года советские пограничные войска при поддержке регулярных частей Красной Армии вошли на территорию Синьцзяна и помогли его губернатору к 15 октября восстановить порядок. В ходе боев полностью разгромили силы повстанцев — 36-ю дунганскую и 6-ю уйгурскую дивизии [507] . Обеспечили, таким образом, возможность продолжения регулярных поставок вооружения национальной китайской армии.

Принципиально меняться положение в Синьцзяне стало весной 1943 года. Советское руководство в преддверии уже близкого окончания Второй мировой войны попыталось сохранить там свое политическое присутствие. Обеспечить безопасность данного участка границы, прикрыть от маловероятной, но все же должной учитываться угрозы для советской Средней Азии. 4 мая ЦБ отказалось от прежней ориентации в этом регионе и сделало ставку на национальный фактор. Решило использовать давнее стремление к автономии народов, населявших провинцию, в ней абсолютное большинство составлявших — уйгуров, казахов, дунган, ко всему прочему мусульман. Поручило Маленкову сделать все необходимое, дабы «оказать поддержку некитайскому населению Синьцзяна», помочь ему создать автономию с дружественным СССР органом власти — Национально-политическим советом.

Опорной базой возобновившегося сепаратистского движения стали три северных округа провинции — Илийский, Торбагатайский и Алтайский, прилегавшие к границе СССР. По мере расширения зоны восстания, Советский Союз усиливал и свою негласную поддержку, и прямую помощь. Однако национальное правительство Китая сумело к тому времени собрать силы и бросило их на подавление движения. И все же Москва не изменила своей линии. 22 июня 1945 года ПБ приняло еще одно постановление: о поддержке повстанцев, оборонявших провинцию от подошедших чанкайшистских сил, «оружием и людьми», а организацию такой помощи на этот раз возложило на Н. А. Булганина, заместителя наркома обороны СССР.