Здесь были подписи: Троцкого, Зиновьева, графа Толстого… Вдруг министр прерывает чтение на полслове… Ему как-будто дурно… Он тупо смотрит на бумаги… На лице самое идиотское выражение. Беспомощно оборачивается к секретарю…

— В чем дело? — доносятся недоуменные голоса.

— Читайте дальше.

— Граф Толстой воскрес, — кричат сверху.

Поднимается страшный шум… Секретарь министра подбегает к председателю и что- то взволнованно говорит ему.

Председатель бешено звонит.

— Министр плохо себя чувствует, поэтому принужден свои объяснения перенести на следующее заседание.

— Подделка — кричат с хоров. — Скандал.

Уже через 2 часа газетчики вопят: «Водевиль в Сенате», «О том, как шулера провели министров».

ДО сих пор в Соединенных Штатах никто не сомневался, что главным участником скандала был Говард, который обслуживал Херста.

Мистер Херст был также в этом уверен и уплатил не малую сумму Говарду. Сам Роберт однажды сказал:

— Знаешь, Василий, это, пожалуй, лучшая моя операция, произведенная при помощи автоматического аппарата. Но смотри, чтобы в другой раз больше таких фокусов не было. Впрочем за русские дела я больше не возьмусь.

Я ЗНАЮ: рассказ подобен задачи на взаимодействие нескольких сил, приложенных к одной точке. Он идет по равнодействующей, а силы составляющие известны только автору.

Но пусть они будут известны читателю.

Главными составляющими этого рассказа являются: спрос на чайники русского изделия в Афганистане, романтичность, свойственная двадцатилетнему возрасту и, наконец, нота лорда Керзона.

Конечно читатель уже определил направление равнодействующей на восток от Москвы.

Когда-то это направление очень мне нравилось. Понравилось оно и герою моего рассказа дипкурьеру Баранову, — по тем же причинам, что и мне: он был петербуржцем, не любил Москву и любил Киплинга.

К тому же Баранову повезло. В одну неделю прошло его назначение, сразу предложили поездку в Афганистан, и ехать надо сегодня.

Потому-то он и сидит в трамвае семнадцатого маршрута, направляясь к Наркоминделу, а чтобы не выглядеть именинником, читает «Известия».

В этот день «Известия» писали о ноте Керзона, — заголовки жирным шрифтом и плотными словами. Такие заголовки влияют и на менее впечатлительных людей, чем мой герой.

— Значит будет серьезная почта, — думает Баранов, — а Керзонам свойственно любопытство. Они ни перед чем не остановятся… Надо будет следить, осторожность!.. — и вдруг заметил, что говорит вслух.

Посмотрел через газету: напротив, колени к его коленям, сидит молодой человек в сером английском пальто и серой фетровой шляпе. В руках желтый чемоданчик, а лицо сухое, чисто выбритое, — чисто английское.

Баранов сразу встал и пошел к выходу, хотя еще рано было выходить, — еще две остановки. Скомкал в кармане газету и стоял не оглядываясь у выходных дверей.

— Вот ведь противно… Что я сегодня съел за завтраком?

У Кузнецкого моста выскочил, стараясь не торопиться, прошел вдоль фасада большого серого дома, вошел в подъезд, и, уже за стеклянной дверью, обернулся.

По панели проходил тот самый молодой серый англичанин, и проходя, заглянул в подъезд. От неожиданности Баранов сразу вскочил на первые три ступеньки.

— Получил револьвер системы Наган за № 98081 с четырнадцатью патронами. — Баранов расписался, но вспомнил лорда Керзона, и сказал — Мало патронов, пожалуй.

Человек за столом улыбнулся.

— Дорогой товарищ, я уже четыре года сижу здесь и раздаю пистолеты. Патроны выдаются не на предмет куропаток, каковых много на Кандагарской дороге, а на тот крайний случай, которого никогда не бывает.

Старательно расплющил в пепельнице папиросу и дальше:

— Пистолеты это, если хотите, украшение, присвоенное должности. Они тяжелые и по возможности, их не носят, однако, всегда надевают в решительные минуты: например когда требуют у станционного начальства купэ в переполненном поезде.

Говорит и улыбается. Хуже всего, что здесь же рядом стоит Костиков, назначенный ехать с ним сопровождающим, Костиков тоже улыбается.

В коридоре Баранов к нему обратился:

— Товарищ Костиков! — Хотел сказать про англичанина в сером пальто, но сказал. — Поезд в половине шестого, почту, значит, принимаем в четыре. Пока до свидания.