— Из подворотни? — удивляется Васильченко-Керзон.

— Ну да, на средне-Кисловском. Туда вошла барышня с письмом в руке, а вы вышли. Я из окна видел. Конспиративная встреча под воротами и передача письма, понимаете? — разъясняет Баранов, — но что же вы в таком случае там делали?

— Тише, дамы идут, — сдерживая смех, говорит Васильченко.

— Моя жена — представляет консул.

— Идем в сад чай пить, граждане, — предлагает консульша.

— Идем — поддерживает консул, и потом, хлопнув по плечу Баранова — Это здорово. Расскажете последовательно. Это авантюрный рассказ.

БОРЬБА МИРОВ

в ближайших номерах напечатает ряд очерков из жизни Англии.

Очерки написаны специально для Борьбы Миров Почетным Председателем профсоюзов Англии и членом ЦК Английской компартии товарищем

ТОМОМ МАН.

В четвертом номере читайте:

1406 клм. НА ЛЫЖАХ.

Первые полные данные о мировом пробеге Архангельск — Москва.

Впечатление участника пробега товарища Александра Хитрова.

2000 клм. НА ВЕЛО.

Пробег Севастополь — Москва по проселочной дороге. Снимки с пути.

Иллюстрации Д. Робинсон

ВЧЕРА еще это имя было известно самому ограниченному кругу людей — ученых чудаков, живущих в странном, хрупком, дребезжащем от легкого толчка мира колб и реторт. Вчера еще сочетание букв этого имени не вызывало ни восторга, ни удивления, ничего, кроме обычного вопроса:

— Кто это такой?

Вчера еще сам обладатель этого имени — смешной маленький человечек с большой головой, покрытой копной рыжих волос нелепым картошкообразным носом, с красными подслеповатыми глазами совершенно спокойно никем незамечаемый, мог пройти по любому бульвару, по любой самой многолюдной улице Парижа.

Вчера еще.

Сегодня все изменилось.

Запели стальные нервы телеграфа, замелькали в высоте невидимые радиоволны, заорали, как бешеные, газетчики. Сворой голодных псов кинулись репортеры, фотографы и кинооператоры к зданию академии, толпы людей хлынули в парадный зал, запрудили лестницы и вестибюли, заполнили улицы и площади, как воронье облепили крыши и балконы домов. Все хотели видеть его хоть одним глазом, хоть на короткий момент, и из уст в уста передавалось его имя:

— Луи Мортель профессор.

Полиции пришлось расчищать ему дорогу в парадный зал и беречь его от сумасшедшего натиска зрителей.

Он шел, маленький и нелепый, среди двух рядов блюстителей порядка, шел, не замечая ничего, не видя ничего вокруг. Казалось, он погружен в какие-то вычисления — губы его шептали что-то, а пальцы рук теребили пуговицы пальто нервными движениями лунатика.

Репортеры пускали в ход кулаки и зубы, чтобы иметь счастье преградить ему дорогу, но полиция, послушная приказу, отбрасывала их в сторону, ничуть не церемонясь с представителями шестой державы.

Только у самых дверей академии какой- то американец с поцарапанным лицом в порванной визитке сумел нырнуть под ноги одного из полицейских.

— Одну минуту, профессор, — сказал, он, вынимая блокнот.

— Вы ко мне? — поднял глаза Мортель, — садитесь пож… — и сообразив, что он не у себя в кабинете, сконфуженно улыбнулся. — Простите. Я очень рассеян.

— Только одно слово, профессор. Это правда?

— Вы, собственно говоря, о чем, — удивился нелепый человек.

— Об этом… репортер замялся, не решаясь сказать слово, которое орали разносчики газет… о том…. ну о вашем открытии. Только одно слово… Да отстаньте, черт вас возьми, — оттолкнул он полицейского. О вашем открытии. Одно слово. Это правда?

— А, ну конечно. Опыт сделан, проверен и удался.

— Еще один вопрос. Да отвяжитесь вы, наконец… ах дьявол!

Чья-то сильная рука отбросила янки в гущу теснившихся вокруг людей.

Профессор Луи Мортель вошел в подъезд академии.

ДОКЛАД профессора длился шесть часов и, однако, никто не выражал своего нетерпения, не поглядывал на часы, не зевал и не подмигивал насмешливо своему соседу. Шесть часов сотни людей напряженно слушали, боясь пропустить слово, потерять что-нибудь в той сложной системе формул, выводов и заключений, которую разворачивал перед аудиторией профессор.