Немецкая оккупационная политика на казачьих территориях постоянно менялась. С одной стороны, казакам разрешалось выбирать старост и атаманов, создавать небольшие отряды самообороны, а с другой — запретили распускать колхозы, строго наказали всех, кто сделал это самовольно, устанавливали малопригодные для нормального существования нормы снабжения продовольствием. В конечном итоге невнятная и нестабильная германская политика надоела даже тем, кто с радостью и надеждами на возвращение старого, еще дореволюционного уклада, встречал немецких «освободителей» летом 1942 года. Уже упоминавшийся А. Су- кало так объясняет изменение отношения казачьего населения к немцам: «Основной причиной разочарования явился, главным образом, отказ немцев в ликвидации колхозов… частые реквизиции у населения предметов первой необходимости… подрывавшие жизненный стандарт населения, усиливали недовольство. Наряду с этим забота о нуждах населения осуществлялась в крайне незначительном размере… Средние и высшие учебные заведения, под предлогом отсутствия свободных помещений, не функционировали. Незначительное количество арестов, произведенное по инициативе казачьей полиции, среди лиц, подозреваемых в сочувствии коммунизму, систематически, по тем или иным причинам, отменялись распоряжением немецкой комендатуры» [256] .

Немецкая администрация ввела огромное количество самых разных налогов, которые буквально разоряли и без того нищие казачьи хозяйства. Сразу же после Нового года, 7 января 1943 г., для всех оккупированных казачьих территорий были установлены строго регламентированные нормы сдачи молока, выполнить которые было практически невозможно. «На основании указания Командования Областного сельскохозяйственного управления, — говорилось в приказе, — настоящим доводим до сведения всех держателей коров о нижеследующем: 1. Норма сдачи молока на 1-й квартал 1943 года (январь, февраль, март) Молочному комбинату устанавливается в количестве 100 литров в течение квартала. 2. При наличии второй коровы и больше — с каждой второй и последующей в 1-м квартале устанавливается норма сдачи по 150 литров» [257] .

Крестьяне, не выполнявшие поставок, подвергались наказаниям в виде штрафов и конфискаций. Так, например, за невыполнение нормы сдачи молока полиция конфисковала коров как «немолочных». Чтобы не допустить сокращения поголовья скота, всем владельцам запрещался самостоятельный убой, специальными распоряжениями было запрещено продавать птицу, позже последовали запреты на продажу рогатого скота, свиней, муки и зерна. Таким образом, оккупационные власти стремились контролировать продовольственные ресурсы не только колхозов, но и личных хозяйств, лишая их владельцев права распоряжаться личным имуществом. Помимо обязательных поставок, оккупанты нередко прибегали к дополнительным реквизициям продовольствия и имущества крестьян.

Если бы дело касалось исключительно молока и прочих продуктов, это еще можно было стерпеть, но немцы заставляли платить за все, — даже счастливые обладатели «четвероногих друзей» вынуждены были раскошеливаться. К сентябрю 1942 года дворняжка стоила 50 рублей в месяц (примерно 5 рейхсмарок), а породистая собака в два раза дороже [258] . Кроме того, казаков сильно раздражали различного рода приказы и постановления, которые ущемляли их человеческое достоинство и природную гордость. В некоторых городах, например в Майкопе, для передвижения по городу было необходимо иметь на правом рукаве белую повязку с черной полосой посередине, при этом в город без особого разрешения можно было попасть исключительно до 19.00 [259] . На всей территории Краснодарского края местные власти без оформления соответствующих документов запрещали ловить рыбу и рубить плодовые деревья. Населению строжайшим образом воспрещалась охота, а за самогоноварение налагался штраф в размере от 3 до 5 тысяч рублей. Но все же особое недовольство у казаков вызвал запрет немецких властей на роспуск колхозов. Тем более что многие из тех, кто проявил инициативу и самовольно распустил ненавистные образования, были строго наказаны: вплоть до порки, арестов и даже расстрелов.

Политика восточного министерства в аграрной области на оккупированных территориях была сложной и во многом непоследовательной. Так, в 1941 году в целях захвата богатого колхозного урожая немецкие оккупационные власти, несмотря на все свои обещания, полностью сохранили принцип коллективного труда и не предпринимали даже малейших попыток изменить существующий строй. Военные комендатуры повсеместно издавали приказы: «Уборку и обмолот хлебов производить существующим до сего времени порядком, т. е. коллективно» [260] .

15 февраля 1942 года Альфред Розенберг подписал документ под названием «Новый аграрный порядок», в котором предусматривалось преобразование всех колхозов в общинные хозяйства, подчиняющиеся немецкой администрации, совхозы переименовывались в государственные имения, а МТС — в сельскохозяйственные опорные пункты. Суть этого закона сводилась к следующему: отменялись все законы и декреты советского правительства, касающиеся коллективных хозяйств; земля переходила в ведение германского сельскохозяйственного ведомства и должна была обрабатываться крестьянскими общинами под руководством управляющих. То есть даже те отдельные «правильные» крестьяне, которые уже получили для индивидуального пользования бывшую колхозную землю (в некоторых местах особо отличившихся поощряли небольшими земельными наделами), разделенную на полосы, обязаны были объединяться в товарищества по обработке земли, а по сути — в те же коллективные хозяйства. Единственным (и весьма сомнительным) преимуществом этой системы землепользования перед советской было то, что крестьянин мог иметь небольшой приусадебный участок, официально не облагаемый налогами (военные реквизиции не в счет), и держать некоторое количество скота. И лишь в далекой перспективе планировалось создание сельскохозяйственных кооперативов, представляющих собой объединения индивидуальных хозяйств, из которых впоследствии должны были естественным путем выделиться частные единоличные хозяйства. Все это, однако, было весьма далекой перспективой.

В различных оккупированных регионах немцы пытались провести аграрную реформу по-разному. На Украине они осторожничали, так как очень боялись резкими переменами дезорганизовать производство в этом богатейшем сельскохозяйственном регионе; в Белоруссии действовали более решительно и в большинстве районов даже произвели раздел земли, однако единый принцип при этом не соблюдался. В некоторых районах крестьяне получали лишь по две десятины, а остальная земля оставалась в общинном фонде, из которого жаловали всех, кто отличился перед оккупантами. В большинстве же районов России нововведения чаще всего ограничивались тем, что немного увеличивались приусадебные участки, но сохранялись колхозные структуры. Администрация неслучайно стремилась сохранить колхозы, изменив лишь название. Ведь она оставляла за собой право устанавливать объемы поставок сельхозпродукции, за выполнение которых община несла коллективную ответственность — это было гораздо удобнее, чем иметь дело с отдельными хозяевами.

Естественно, казаки были крайне недовольны тем, что время идет, а ничего из обещанного оккупационными властями в отношении отмены колхозного строя не происходит. А ведь сразу же после прихода немцев среди населения Ростовской области начали распространяться весьма многообещающие листовки, фотоальбомы и брошюры. 17 августа 1942 года недавно созданный отдел земледелия города Ростова опубликовал воззвание к крестьянам, произведшее фурор. «У вас не было самого главного — собственности, — говорилось в этом послании. — Ваш двор и Ваши приусадебные участки уже являются Вашей собственностью. Размеры приусадебных участков будут увеличены. Уже после окончания уборки урожая начнется выделение и закрепление приусадебных участков, и постепенно будет охвачено все крестьянское население. Главное — колхозы будут уничтожены. Постепенно в одной деревне за другой будет общинная земля предоставляться для пользования отдельным семьям» [261] .