Естественно, после таких обещаний казаки со дня на день ждали окончательного упразднения колхозной системы. Но они ошибались, на большей части казачьих территорий колхозная система была полностью сохранена. Более того, на некоторых территориях она была еще и ужесточена: «Все колхозы, — описывается в партизанской разведсводке с оккупированной территории Кубани, — по приказу коменданта функционируют по прежней колхозной структуре. Для всех колхозников, рабочих и служащих обязательный выход на полевые работы, причем установлены часы работы с 6.00 до 19.00, с 19.00 до 20.00 время прихода домой. С 20.00 по всякому появившемуся в населенном пункте открывается стрельба без предупреждения. По приказу коменданта колхозники, рабочие и служащие на полевые работы обязаны являться со своими продуктами питания. В колхозе разрешено питаться за счет колхозных фондов только кукурузой, и то в минимальной норме. Каждый колхозник, рабочий и служащий, имеющие коров, обязан ежедневно сдавать на сборный пункт 2 литра молока с коровы и 5 штук яиц в неделю с каждой курицы. За несвоевременную сдачу расстрел» [262] .

И лишь в некоторых местах (единичные случаи) колхозы начали ликвидироваться. В этих случаях каждый колхозник получал в личное пользование 1 гектар земли. Иногда немцы разрешали раздавать общественный скот и имущество, отобранное при коллективизации, но это делалось очень редко. Порой землю выдавали и в качестве вознаграждения за активное участие в антипартизанской борьбе. Но в целом меры, предпринимаемые немецким оккупационным режимом в отношении ликвидации колхозного хозяйства, казаки признавали недостаточными. А тут еще оккупационные газеты под рубриками с «полей страны» начали публиковать ничем не отличающиеся от советских бравурные репортажи о сельскохозяйственных победах новых старых колхозов: «Колхоз „Казак“ под руководством старосты Петрова из убранных 854 га зерновых обмолотил 785 га… Уборка подсолнуха произведена машинами на 163 га и вручную на 27 га. Выкопка картофеля закончена… Идет заготовка, отбор и засыпка семян к яровому севу» [263] .

Как следствие подобной политики германских оккупационных властей, среди казаков начало резко расти недовольство новым режимом. Даже те, кто с «хлебом и солью» встречали немецких оккупантов, начали поговаривать: «лучше уж свои поработители, чем чужие». Немцы попытались было исправить положение с помощью воззвания генерала Краснова, в котором он, в частности, призывал не сопротивляться немецкой хозяйственной структуре, утверждая, что это всего лишь временное явление. Но эффект оказался обратным — обращение вызвало большое недоумение среди казачьего населения, а незыблемый прежде авторитет генерала Краснова был сильно подорван: «Я удивлен содержанию письма-воззвания ген. Краснова, — вспоминает свою реакцию П.Н. Донсков. — Ген. Краснов предлагает беспрекословно подчиняться немцам и не оказывать противодействие их хозяйственной структуре, т. е. той же колхозно-коммунальной системе, в которой наместо коммунистических руководителей сели гитлеровские партийцы. Как же может восстать казачество, почти уничтоженное Советской властью и вновь закабаленное национально и хозяйственно немцами?» [264] Не с этим ли связан существенный рост партизанского движения в это время?

Советские органы госбезопасности, понимая, что на оккупированных немцами территориях Дона, Кубани и Терека существует достаточно плодородная почва для появления так называемой «пятой колонны», решили опередить немцев и будущих лидеров казаков-коллаборационистов и навязать им свою «разведывательную игру». Еще во время первой кратковременной оккупации территории Дона осенью — зимой 1941 года для действия в тылу немецких войск были подготовлены и заброшены несколько групп: «В Таганрог была послана группа в 5 человек… в Ростове создано 4 группы — 13 человек. Три группы районных и одна городская, объединяющая их. В Батайске одна группа — 4 человека, и один посажен там одиночкой. В Новочеркасске одна группа — 3 человека. В Шахтах и Каменске также по одной группе по 3 человека» [265] . И это только группы, созданные и подготовленные Ростовским обкомом ВКП(б), а ведь были еще и заброшенные в тыл врага профессиональные разведчики!

В середине лета 1942 года на территорию Дона, Кубани и Терека были тайно переправлены тщательно законспирированные советские агенты, которым предстояло сыграть особую роль в срыве немецких планов по организации и созданию мощного казачьего антисоветского анклава. Перед ними было поставлено несколько очень важных задач, от решения которых зависела судьба не только самих разведчиков, но и всего Северного Кавказа, а быть может, и Советского Союза. Первое — войти в доверие к немецкому командованию и заинтересовать его рассказами о существовании неких тайных подпольных казачьих организаций, которые находятся в полной готовности и ждут только сигнала немцев к началу антибольшевистской борьбы. Таким образом, мифические подпольные образования должны были оттянуть внимание немцев от действительных казачьих подпольщиков, многие годы скрывавшихся от органов госбезопасности и действительно в любой момент готовых выступить против Советов. Второе — сеять смуту и раздор среди простого казачьего населения, которое должно было составить костяк всех казачьих антибольшевистских организаций. И, наконец, третье — создать казачьи боевые части, добиться их отправки на фронт, где они должны были в условленный момент пропустить советские войска через линию обороны. За исключением последней, все поставленные перед ними задачи советские разведчики решили довольно успешно. Именно благодаря им на Дону, Кубани и Тереке среди всех этих появившихся ниоткуда и в большом количестве подпольных казачьих организаций и комитетов царила страшная неразбериха, и немцы просто-напросто не знали, на кого сделать ставку. Даже казаки, яростно ненавидевшие большевиков, зачастую сами не очень отчетливо понимали, кому верить из своих «соратников», а кому нет. А уж о простых казаках и говорить нечего: постоянные склоки, обиды, противоречащие друг другу заявления и распоряжения комитетов и комитетиков не внушали им доверия и отталкивали от «освободительной» борьбы даже тех, кто был к ней готов.

Впоследствии судьба этих, без преувеличения — героических, разведчиков-нелегалов сложилась трагически. Как правило, это были люди, которым абсолютно нечего было терять, ведь многие из них имели весьма темное прошлое, и подобное сотрудничество с органами госбезопасности было им необходимо, чтобы просто-напросто не оказаться за решеткой. Именно поэтому некоторые из агентов во время своего пребывания у немцев жили по принципу «раньше смерти не умрешь». Они настолько сильно вошли в роль непримиримых борцов с коммунизмом и запятнали себя кровью, что после окончания войны решили не возвращаться в СССР, а скрыться на Западе. Те же, кто вернулся добровольно или был выдан союзниками, иногда получали высокие правительственные награды, но чаще оказывались в исправительно-трудовых колониях по стандартному в то время обвинению «за измену Родине и антисоветскую пропаганду». Тем не менее, несмотря на всю неоднозначность личностных оценок поведения этих людей, нельзя отрицать их весьма Значительной роли в том, что на оккупированных казачьих территориях удалось предотвратить появление полноценной «пятой колонны».

На Дону противостояние между советской разведкой, с одной стороны, и немецкой разведкой и казаками-коллаборационистами — с другой проявилось особенно ярко. 5 июля 1942 года, сразу же после занятия немцами Новочеркасска, к представителям германского командования (комендант города — капитан Эллинг, позже его заменил полковник Левениг) явилась группа казачьих офицеров и изъявила готовность помогать всеми силами и средствами, которые им доступны. А уже в сентябре в Новочеркасске с санкции оккупационных властей собрался казачий сход, на котором был избран Штаб Войска Донского (с ноября 1942 года именовался Штабом Походного атамана). Начальником штаба стал полковник С.В. Павлов, начальником военного отделения был назначен войсковой старшина П. Духопельников, а начальником политического отдела — есаул А. Сюсюкин.

На этом казачьем сходе произошло первое серьезное столкновение, между немецким командованием и собственно казаками по вопросу о том, кто должен возглавить Штаб Походного атамана. Немцы высказывались за своего протеже А. Сюсюкина, с которым еще летом начали ездить по станицам и агитировать казаков. Эта фигура чрезвычайно интересна, и долго не было окончательной ясности, кем же он был на самом деле — казачьим патриотом или советским агентом. В своих послевоенных мемуарах бывшие казачьи лидеры на Дону часто обращались к этой фигуре. Какие только предположения они не выдвигали и кем только его не представляли. По одной из версий Сюсюкин являлся сотрудником НКВД и был специально переброшен через линию фронта для организации подрывной деятельности среди казаков, по другой — самым настоящим казачьим патриотом, пытавшимся организовать борьбу против Советов. Нашлись и такие, кто считал его обыкновенным аферистом, попытавшимся получше устроиться в смутное время. Немногочисленные современные исследователи уделяли крайне мало внимания этой таинственной и неоднозначной личности.