Сначала мы с этим созданием были одного роста. Но пока я, остолбенев от изумления — что, как вы понимаете, неудивительно — смотрел на него, оно буквально на глазах начало уменьшаться. Я не стал наблюдать за этим процессом в подробностях; как сумасшедший в бреду, я со всех ног бросился прочь, будто за мной гнались все черти ада.

— Затрудняюсь сказать, как мне удалось выбраться наружу: не знаю сам. Смутно помню, что бежал по сводчатым проходам и бесконечным коридорам, то и дело отталкивая людей, пытающихся меня остановить… дальше пустота.

Когда я опять очнулся, то лежал в доме американского миссионера по фамилии Клементс. Меня нашли рано утром, полностью обнаженного, на каирской улице и приняли за мертвого. Судя по всему, я бродил всю ночь напролет и прошел не одну милю. Никто не знал, откуда я появился и куда направлялся; впрочем, мне это тоже было неизвестно. Несколько недель я метался между жизнью и смертью. Нельзя описать словами доброту мистера и миссис Клементс. Меня, беспомощного и покалеченного чужака без гроша в кармане, принесли к ним, и они заботились обо мне — не ожидая земных наград. Лжет тот, кто утверждает, что под солнцем нет христианских добродетелей. Мне не было суждено отплатить за все, что для меня сделали те люди. Прежде чем я опять встал на ноги и был готов предложить им подобающее свидетельство своей благодарности, миссис Клементс утонула во время прогулки по Нилу, а ее супруг отправился с миссией в Центральную Африку, откуда так и не вернулся.

Хотя, пусть и не в полной мере, ко мне возвратилось физическое здоровье, я, покинув гостеприимный кров Клементсов, многие месяцы оставался в состоянии, которое сложно назвать вменяемостью. Я страдал от особой формы афазии [7] . Днями не произносил ни слова и часто не мог ничего вспомнить… не помнил даже собственного имени. Когда это наконец прошло и я начал чувствовать себя с обычными людьми более свободно, я все равно долгие годы оставался лишь тенью себя прежнего. Меня посещали, в любое время суток, пугающие… не знаю, могу ли я сказать «видения»: мне они казались реальностью, но поскольку их видел только я, вероятно, стоит описывать это именно так. Те видения неизменно повергали меня в крайний ужас, и я даже не мог притвориться, что способен им сопротивляться. Они так сильно отравили мое существование, что я добровольно отдал себя в руки специалиста-психопатолога. Довольно длительное время он постоянно наблюдал за мной, но мои приступы остались для него столь же необъяснимы, как и для меня.

Тем не менее, видения постепенно начали являться мне все реже, пока наконец я не польстил себе мыслью, что вновь стал таким же, как люди вокруг. Немного погодя я решил, для полной в том уверенности, заняться политикой. С тех самых пор я живу, как говорится, у всех на глазах. У меня отсутствует частная жизнь в любом ее понимании.

Мистер Лессинхэм умолк. История его оказалась небезынтересной, более того, весьма любопытной. Но я по-прежнему терялся в догадках, при чем тут я и с какой целью он ко мне обратился. Он продолжал молчать, будто успел объяснить, в чем дело, и я задал вопрос сам:

— Полагаю, мистер Лессинхэм, что ваш рассказ был прелюдией к настоящей пьесе? Ибо пока я не понимаю, какова моя роль в ней.

Он помолчал еще несколько секунд. Затем заговорил голосом мрачным и угрюмым, словно на его душе лежал скорбный груз:

— К несчастью, как вы успели заметить, все это оказалось только прологом к пьесе. Не будь это так, вряд ли бы мне столь насущно понадобились услуги частного детектива, то есть человека опытного и светского, от природы наделенного исключительной проницательностью, чьим способностям и чести я могу довериться без оглядки.

Я улыбнулся столь отточенному комплименту.

— Надеюсь, вы меня не переоцениваете.

— Я тоже — и мне это не менее важно, чем вам. Я слышал о вас много хорошего. Если кому-нибудь доводилось когда-либо нуждаться во всех перечисленных мной качествах вкупе с чутьем, то, конечно, я и есть такой человек.

Его слова возбудили мое любопытство. Я почувствовал, что интерес мой возрос.

— Я сделаю для вас все, что в моих силах. Все, что только возможно. Вы должны лишь испытать меня.

— Хорошо. Сделаем это прямо сейчас.

Он окинул меня долгим серьезным взглядом. Затем наклонился вперед и сказал, кажется, невольно понизив голос:

— Дело в том, мистер Чэмпнелл, что совсем недавно произошли некоторые события, способные послужить мостом через двадцатилетнюю пропасть, и теперь я могу опять очутиться лицом к лицу с моим проклятым прошлым. В данный момент мне угрожает прямая опасность вновь стать несчастной жертвой, каковой я являлся, пока не сбежал из дьявольской обители. Я пришел просить вас защитить меня. Я хочу, чтобы вы распутали адское вервие, грозящее утянуть меня в преисподнюю, а потом — безвозвратно, если будет на то воля Божья! — разорвали его.

— Объяснитесь.

Честно говоря, на какое-то мгновение я подумал, не сошел ли он с ума. Мистер Лессинхэм продолжал:

— Три недели назад, вернувшись поздно вечером домой с заседания Палаты общин, я обнаружил на письменном столе листок бумаги с изображением — удивительно точным! — того существа, в которое, как мне показалось, обратилась Певица, когда я сомкнул руки на ее горле. Единственный взгляд на рисунок породил один из тех странных приступов, о которых я вам рассказывал. А я так надеялся, что они больше не вернутся… Безумный страх сотряс меня, повергнув мое тело и разум в состояние, близкое к параличу.