— Я за то, чтобы перевернуть каждую доску в этом доме! — воскликнул Сидней. — Разнести эту чертову хибару по кирпичику. Это колдовское логово… Не удивлюсь, ежели старикан кэбмена и теперь подглядывает за нами в какую-нибудь щелку.

Мы обыскали весь дом так методично, как только могли, дюйм за дюймом. Больше неприбитых досок не нашлось; приколоченные половицы голыми руками поднять было невозможно, а инструментов мы не прихватили. Мы простучали каждую стену: за исключением внешних, все они были сделаны из досок и оказались совершенно цельными. Потолок тоже выглядел нетронутым; если над ним что-то и спрятали, то довольно давно: старый цемент успел запылиться. Мы разнесли кладовку по кусочкам, проверили трубы, заглянули в кухонный очаг и котел; короче говоря, мы осмотрели все, куда смогли проникнуть без особой подготовки, однако ничего не обнаружили. В конце концов мы устали, перепачкались и отчаялись. Тайна «старикана», виденного извозчиком, осталась нераскрытой, к тому же не нашлось ни единого нового следа мисс Линдон.

Атертон не пытался скрыть досаду:

— Что теперь делать-то? Кажется, здесь совсем ничего нет, но в то же время это не так: готов поклясться, что разгадка всего этого проклятущего дела именно тут.

— В таком случае я бы предложил тебе остаться и поискать еще. Можно послать кэбмена за нужными инструментами или, если пожелаешь, за рабочим, который тебе поможет. Я, в свою очередь, уверен, что на данный момент гораздо важнее улики иного сорта, и потому собираюсь продолжить расследование визитом в дом по ту сторону дороги.

Когда мы только прибыли сюда, я заметил, что на улице всего два более или менее законченных здания: в первом мы находились сейчас, а второе стояло в полусотне метров отсюда на противоположной стороне. Про него я и говорил. Оба моих спутника немедленно согласились идти со мной туда.

— Я с вами, — сказал мистер Лессинхэм.

— Я тоже, — эхом откликнулся Сидней. — А сие премилое домохозяйство мы оставим под присмотром извозчика: эту хибару я разнесу позже. — Он вышел на улицу и обратился к кэбмену: — Возница, мы намереваемся почтить своим посещением вон ту халупу, а ты приглядывай за этой. Ежели кого приметишь — живого ли, мертвого — ори. Я буду на посту, и ты глазом моргнуть не успеешь, как окажусь рядом с тобой.

— Ох уж я и заору — у вас волосы дыбом встанут. — Извозчик осклабился. — Только я же не знал, что вы, джентльмены, меня на весь день наймете: мне бы коня переменить — этот уже часа два как должен быть в стойле.

— Забудь про лошадь — завтра отдохнет на пару часов подольше и упущенное наверстает. Я позабочусь о том, чтобы ты из-за нас в обиде не остался, и коняга тоже… Кстати, держи-ка: это будет похлеще ора.

Вынув из кармана брюк револьвер, Атертон протянул его ухмыляющемуся кэбмену.

— Появится твой старикан — ты в его сторону пальни: выстрел я точно лучше крика услышу. Будет желание, прямо в него меться — даю слово, убийством это не назовут.

— Оно мне не важно, — объявил извозчик и взял револьвер с уверенностью человека, знакомого с огнестрельным оружием. — Давно люблю из револьвера садить — с самой военной службы; если вправду понадобится, пристрелю эту старую калошу, только чтоб вам доказать, что не врал я.

Не знаю, говорил он всерьез или нет, впрочем, как и то, не пошутил ли Атертон, ему отвечая:

— Пристрелишь его, получишь пятьдесят фунтов.

— Заметано! — Извозчик засмеялся. — Обещаю за такие деньжищи расстараться!

То, что в доме через дорогу живут, было ясно всему свету: по меньшей мере одна его обитательница сидела у окна передней комнаты второго этажа и глазела на улицу. Старушка в капоре, эдаком старомодном чепце, подвязанном бантом под подбородком, какие во время оно носили наши бабушки. Она сидела в эркере и потому, глядя прямо в нашем направлении, наверняка видела, как мы шли к ее дому, однако просто продолжала невозмутимо сидеть, не сводя с нас взгляда. Я постучал в дверь один раз, потом второй, а она и вида не подала, что слышала.

Сидней выразил свое нетерпение в присущей ему манере:

— В здешних краях дверные молотки, кажется, предназначены для одного только украшения: никто и бровью не ведет, когда их используют. Старушка наверху либо глухая, либо из ума выжила. — Он отошел подальше на дорогу проверить, на месте ли она. — Смотрит на меня и глазом не моргнет; интересно, что, она думает, мы тут делаем — мелодию на ее двери для вящего удовольствия наигрываем?.. Мадам! — Он снял шляпу и помахал ей. — Мадам! Дозволено ли мне заметить, что ежели вы не снизойдете нам открыть, вашей двери может быть нанесен немалый ущерб!.. Да она на меня как на пустое место смотрит; выбей-ка еще раз зорю молоточком. Вдруг она настолько глуха, что до ее барабанных перепонок дойдет только грохот, с каким мир в тартарары покатится.

И тут старушка не замедлила показать, насколько он ошибался. Не успел гром молотка затихнуть, как она, открыв окно, высунула в него голову и обратилась ко мне с возмущением, в данных обстоятельствах, неожиданным и незаслуженным:

— А теперь, юноша, поспокойнее!

Ей ответил Сидней:

— Простите, мадам, но спокойнее нельзя — у нас слишком мало времени: это вопрос жизни и смерти.

На сей раз она заговорила с Сиднеем — да с такой серьезностью, что он оказался к ней не готов: