— Значит, тебе крупно повезет.

— Думаешь?.. Может, и так. Правильно, я все испорчу, а если она это увидит, то я совсем пропал! Как на духу говорю, в последнее время мне очень хочется стать поумнее.

Он почесал переносицу моноклем, смешной безутешный неудачник.

— Не вешай нос, Перси!.. Встряхнись, дружище! Голосование позади… ты свободен… давай-ка кутнем.

Так мы и поступили.

Я повел его ужинать в «Геликон». Всю дорогу в наемном экипаже он пытался поведать мне историю о том, как делал Марджори предложение, и, когда мы доехали до клуба, был все еще далек от ее окончания. Как обычно, внутри оказалась толпа, но нам удалось раздобыть себе столик в углу зала и, прежде чем подали еду, он опять завел речь о том же. Вокруг нас было много народу, и все они, кажется, говорили разом; играл оркестр — в «Геликоне» по вечерам не звучит одинокое пианино; так что Перси нашел не самое подходящее место для беседы, но, учитывая деликатность темы, он изливал мне душу не очень громко, оставаясь в рамках приличий, однако в процессе рассказа голос его не переставал повышаться. Но таков уж чудак Перси.

— Ты не представляешь, сколько раз я пытался поговорить с ней — не счесть.

— И поговорил?

— Да, говорил при каждой нашей встрече — почти об этом, но все никак не получалось высказаться открыто, сам понимаешь.

— Почему?

— Ну, только я опять собрался сказать: «Мисс Линдон, могу ли я преподнести вам дар своей привязанности…»

— Это вот так ты всякий раз намеревался начать?

— Да нет, не всегда так: раз одними словами, в другой иными. По правде сказать, я заучил наизусть коротенькую речь, но мне никак не удавалось ее произнести, поэтому я решил сказать хотя бы что-то.

— И что ты сказал?

— Да ничего, понимаешь, до дела у нас так и не дошло. Только-только рот раскрою, она сама мне всякие вопросы задает: люблю я широкие рукава или поуже, цилиндры или котелки, ну, и прочую подобную чушь.

— В этот раз тоже?

— Да… не мог же я не ответить, а пока отвечал, упустил возможность признаться. — Перси натирал свой монокль. — Я столько раз начинал, а она так часто затыкала мне рот, что мне уже кажется, что она догадывалась, о чем я хочу поговорить.

— Думаешь, догадывалась?

— Наверняка. Однажды я пошел с ней на Пикадилли и заманил в магазин перчаток в Берлингтонском пассаже. Там я хотел предложить ей руку и сердце — всю ночь глаз не сомкнул, все о ней мечтал, едва не впал в отчаяние.

— Предложил?

— Вместо этого девица за прилавком уговорила меня взять дюжину перчаток. А когда их доставили мне домой, оказалось, они на три размера больше, чем надо. По-моему, мисс Линдон вообразила, что я с ней заигрываю, потому что ушла, оставив меня в лавке. Вот после этого девчонка и продала мне кучу всего: я никак не мог от нее отделаться. И все на меня глазом зыркала. Кажется, стеклянным.

— Заигрывал-то ты с кем — с мисс Линдон или с продавщицей?

— Как будто с продавщицей. Она прислала мне полную коробку зеленых галстуков и заявила, что я сам их заказал. Денек выдался незабываемый. С той поры я в Пассаж ни ногой и не собираюсь.

— Мисс Линдон неправильно тебя поняла.

— Не знаю. Вечно она неправильно меня понимает. Однажды сказала, что я убежденный холостяк, что такие, как я, не женятся, потому как это, по ее словам, у меня на лице написано.

— Тяжко тебе тогда пришлось, с твоими-то намерениями.

— Очень тяжко. — Перси опять вздохнул. — Что ж я такой пропащий. Не тот я человек, что специально все портит, но если попадаю впросак, то всерьез.

— Говорю тебе, Перси, выпей!

— Сам знаешь, я в рот ни капли не беру.

— Вот ты заявляешь, что твое сердце разбито, а потом, тем же тоном, что в рот не берешь: да будь твое сердце действительно разбито, вся трезвость отправилась бы к чертям.

— Ты считаешь? Почему?

— Потому что так и было бы — все, у кого сердце разбито, всегда пьют; и меньше большой бутыли вина ты бы не выпил.

Перси застонал.

— Мне бывает плохо, когда выпью, но я попробую.

Он попробовал: лихо начал, осушив одним глотком только что наполненный официантом бокал. Затем впал в уныние.

— Признайся мне, Перси, — как на духу! — ты правда ее любишь?

— Люблю ее? — Его глаза округлились. — Я разве тебе не сказал, что люблю?

— Я помню, но про это легко говорить. Что именно ты чувствуешь, когда утверждаешь, что любишь?

— Что чувствую?.. Что-то такое — и этакое. Тут надо в душу мне заглянуть, чтобы понять.

— Ясно… Как-то так, да?.. А представь, что она любит другого, какие чувства ты станешь испытывать к нему?

— Она любит другого?

— Говорю, представь.

— Точно, любит. Так я и знал… Ну я и идиот, что раньше об этом не подумал. — Он вздохнул — и наполнил опустевший бокал. — Кем бы он ни был, он счастливчик. Так… так я ему и скажу.

— Так ему и скажешь?

— Знаешь, ему чертовски везет.

— Возможно, но если ему чертовски везет, то тебе чертовски не везет. Ты готов, не говоря ни слова, отдать ее ему?