— Чепуха, ты все придумываешь! Тебе просто нужно глотнуть виски — зачирикаешь, как воробушек.

— Не хочу я опять пить!.. Я и так перебрал!

Я не стал обращать внимания на его слова. Просто плеснул две щедрые порции в стаканы. Не особо понимая, что делает, Перси одним глотком влил в себя добрую половину полученного виски. Поставив стакан на стол, он закрыл лицо руками и простонал:

— Что подумала бы Марджори, если бы увидела меня сейчас?

— Подумала? Да ничего. Зачем ей думать о таком, как ты, если у нее есть рыбка пожирнее?

— Мне так ужасающе плохо!.. Напьюсь-ка я от души!

— Напейся!.. только, ради бога, веселись, а не наводи скуку смертную… Выше нос, Перси! — Я похлопал Вудвилля по плечу, тем самым едва не свалив его со стула на пол. — Сейчас я проведу перед тобой небольшой опыт, о котором уже говорил!.. Кошку видишь?

— Конечно, вижу!.. зверюга!.. Ну отпусти ты ее!

— Зачем мне ее отпускать?.. Знаешь, чья это кошка? Это кошка Пола Лессинхэма.

— Пола Лессинхэма?

— Да, Пола Лессинхэма; того самого, что выступал с речью; того, с кем ушла Марджори.

— Откуда ты знаешь, что кошка его?

— Понятия не имею, мне просто так кажется; мне хочется думать, что она его!.. Я намерен так думать!.. Она гуляла у его дома, следовательно, это его кошка; вот и все мои доводы. Я не могу посадить в этот ящик Лессинхэма, поэтому вместо него сажаю кошку.

— Зачем?

— Увидишь… Заметил, как она радуется?

— Что-то не похоже, что она довольна.

— Все мы радуемся по-разному — она делает это так.

Животное вело себя как сбесившееся, бросалось на стенки своей стеклянной тюрьмы, металось туда-сюда, из стороны в сторону, завывало от ярости, или от страха, или от того и другого одновременно. Возможно, оно предчувствовало угрозу; нельзя догадаться, что происходит в голове у тех, кого мы называем неразумными тварями.

— Занятно.

— Некоторые из нас, не только кошки, тоже ведут себя занятно. А теперь внимание! Взгляни на эту игрушку — ты наверняка уже видел нечто подобное. Это пружинное ружье: сжимаешь пружину, бросаешь снаряд в ствол, отпускаешь пружину, снаряд летит. Сейчас я открою этот встроенный в стену сейф. У него буквенный шифр, и прямо сейчас его открывает слово «виски» — видишь, это тебе знак. Ты уже заметил, насколько этот сейф прочен: воздухонепроницаемый, огнеупорный, с тройной внешней обшивкой из стали, которую нельзя просверлить; то, что внутри, очень ценно — для меня! — и чертовски опасно; жаль мне того вора, что, в невинном своем невежестве, попытается его взломать. Загляни внутрь; видишь, в нем шарики, стеклянные, каждый в специальной выемке, легкие как перышко, прозрачные — сквозь них все видно. Достанем пару, маленьких, как пилюльки. В них нет ни динамита, ни кордита [10] , ни единого подобного им вещества, однако в равных условиях эти шарики натворят такого, что не под силу ни одной взрывчатке, изобретенной человеком. Возьми один — раз утверждаешь, что сердце твое разбито! — раздави у себя под носом: много сил не потребуется — и через миг окажешься в краю, где, как говорится, не бывает печалей.

Он отпрянул назад.

— Понятия не имею, о чем ты… Не нужна мне эта штука… Убери ее.

— Подумай еще: второго шанса может и не быть.

— Говорю тебе, не надо.

— Уверен?.. Поразмысли!

— Конечно, уверен!

— Значит, отдадим это кошке.

— Отпусти бедняжку!

— Отпущу бедолагу — в страну столь близкую, сколь и далекую. Сейчас, пожалуйста, будь внимателен. Смотри, что я делаю с игрушечным ружьем. Сжимаю пружину; вкладываю в дуло шарик; опускаю ствол в отверстие стеклянного ящика с апостольской кошкой… видишь, отверстие как раз по размеру, что, в общем-то, должно нас радовать… Вот сейчас я разожму пружину… Сосредоточься, пожалуйста… Наблюдай за происходящим.

— Атертон, отпусти зверя!

— Отпустил! Пружина разжалась, шарик вылетел, стукнулся о крышку ящика, разбился при ударе — и вуаля! — кошка мертва, несмотря на все ее девять жизней. Заметил, как она притихла — тише воды! Будем надеяться, что она в своем кошачьем раю. Кошка, которую я предпочитаю считать питомицей Пола Лессинхэма, отправилась на покой; утром я отошлю ее к нему, с полагающимися поздравлениями. А то вдруг он не заметит пропажи… Подумай! — вообрази огромный снаряд, наполненный тем, что мы назовем «Волшебным паром Атертона», выпущенный из стодвадцатитонного орудия и разорвавшийся на определенной высоте над головами армии противника. Если все сделать правильно, то не успеешь и глазом моргнуть, как сто тысяч человек — а может, больше! — рухнут замертво, будто сраженные молнией с небес. Вот это настоящее оружие, понимаешь?

— Мне нехорошо!.. Хочу уйти!.. Сам не знаю, зачем пришел к тебе!

Как будто сказать Вудвиллю было больше нечего.

— Вздор!.. Каждую секунду ты расширяешь свои представления о мире, а в наши дни, когда член Парламента должен знать все обо всем, информация просто необходима. Осуши бокал, приятель, — настал твой час!

Я вручил ему стакан. Он выпил его содержимое, а затем, в порыве пьяного озорства, отшвырнул его от себя. До этого я — довольно легкомысленно — оставил второй шарик недалеко от края стола. Тяжелый бокал, ударившись о столешницу, заставил ее затрястись, отчего шарик покатился. Все это произошло не с моей стороны, и хотя я метнулся вперед, пытаясь остановить движение, я опоздал. Я не смог дотянуться до хрустальной капсулы, и она, соскользнув на пол, упала к ногам Вудвилля и раскололась. В этот момент он посмотрел вниз, недоумевая, конечно, по глупости своей, что происходит, ибо я надрывался от крика, пытаясь предотвратить грядущую катастрофу. Стоило пару вырваться наружу из разбившейся оболочки и попасть в воздух, как Вудвилль тут же упал ничком. Ринувшись к нему, я приподнял бесчувственное тело и, спотыкаясь, поволок к двери, выходящей во двор. Распахнув ее, я вытащил Перси на свежий воздух.

Оказавшись на улице, я обнаружил, что во дворе я не один. Там стоял таинственный египетско-арабский дружок Лессинхэма, тот самый, что заглянул ко мне утром.

Переход во двор из яркого электрического света лаборатории был попаданием из сияния во мрак. Закутанный в светлый плащ человек, стоявший во тьме, показался видением из сна. Мир плясал у меня перед глазами. А все потому, что я до этого старательно сдерживал дыхание и отворачивался в сторону, стараясь избежать участи Вудвилля. Задержись я в помещении на миг дольше, и мне оттуда было бы не выбраться. И сейчас, опустив Перси на землю, я сам же об него споткнулся. Сознание меня покинуло. За мгновение до обморока я понял, что успел кое-что выкрикнуть, вспомнив высказывание об инженере, взорвавшемся на собственной петарде [11] : «Волшебный пар Атертона!»