Как только я увидал этот необыкновенный прибор, для меня тотчас стало все ясно:

— Конечно, это — личинка стрекозы, — сказал я себе. — Только у нее одной есть такой «намет» или такая ловчая сеть с двумя баграми. Только она одна умеет закидывать свою сеть для ловли добычи. Ни у кого больше такого прибора нет. Кто хоть раз прочитал об этом где-нибудь, тот никогда уже этого не забудет.

Теперь для меня стало ясно, почему я уцелел. Когда этот зверь, увидавши снизу водомерку, закинул на нее свою маску с баграми, они задели ее своими острыми крюками и поволокли вниз. Задеть меня они не могли, потому что я сидел на водомерке гораздо выше, и маска была коротка для этого.

Я хорошо рассмотрел теперь этот ловчий прибор и нахожу, что ничего подобного нигде во всем животном царстве я не встречал. Слишком уж он оригинален и замысловат. Особенно забавно было видеть его в действии, когда этот хищный зверь, как будто играя, то закидывал свою сеть для ловли, то опять подбирал ее.

Закидывать ему тут было не для чего, потому что не было никакой добычи. Очевидно, он делал это только для пробы, чтобы убедиться, правильно ли действует его прибор. Так делает иногда кошка: лежит спокойно, а сама выпускает свои острые когти и вонзает их в подушку, а затем подбирает их снова и делает совсем незаметными.

Должно быть, убедился этот хищник, что его ловчий прибор действует исправно. Поэтому он опять нырнул с листа в глубь и отправился на поиски за новой добычей. Такому огромному зверю одной жесткой водомерки мало для насыщения.

Я остался опять один. Обошел все свои пять листьев кувшинки. Они стояли друг за другом в один ряд, и потому по ним можно было прогуливаться, как по широкой аллее. Аллея была просторная, зеленая, гладкая, споткнуться на ней негде и ходить босыми ногами так мягко и приятно. А по обеим сторонам аллеи — широкое непроходимое море. Если бы такую аллею устроить нарочно для прогулок, всякий бы сказал: как здесь мило и красиво!

Только в одном конце эту красоту портил длинный и узкий лист тростника. Он был надломлен ветром от стебля, который стоял в воде поблизости, и потому длинной лентой свешивался как раз над последним листом кувшинки и загораживал здесь дорогу для прогулок.

Так разгуливал я по своей плавучей аллее очень долго. Никто и ничто меня не беспокоило. И я совсем забыл, что весь пруд населен различными водяными чудовищами. Некоторых я уже видел. И теперь хорошо знаю, с каким удовольствием они съели бы меня целиком, если бы только увидали меня здесь, одинокого и беззащитного. Хорошо быть маленьким для того, чтобы изучать их, но страшно опасно подходить к ним близко, особенно когда они голодны.

Когда я размышлял таким образом, гуляя по своей аллее, вдруг я слышу над моей головой страшный шум и какой-то странный скрип от трепыхания крыльев, словно целая стая птиц хочет обрушиться на меня.

Я весь похолодел от ужаса, и мне тотчас же вспомнились разные страшные сказки о летающих кровожадных драконах. От страха я зажмурился и думал, что уж теперь, наверное, пришел мой конец.

Но так же внезапно все опять стихло. И я, хоть с закрытыми глазами, но чувствую, что остаюсь жив и невредим.

Открыл глаза я спокойно; думал, что теперь мне не угрожает никакая опасность, и… от страха остолбенел. В нескольких шагах от меня на узкой ленте тростника уселся огромнейший дракон и большущим левым глазом смотрит на меня, не поворачивая головы. Его огромные четыре крыла были распростерты поперек его тела и слегка покачивались. Они оба были прозрачны, как стекло и только перекрещивались вдоль и поперек жилками, толстыми, как веревки. Издали каждое крыло напоминало остов крыла ветряной мельницы или крыла на модели летательной машины.

Прикреплялись все четыре крыла к толстой и сильной груди. К ней же были прикреплены шесть больших ног с крючковатыми лапами, которые своим видом напоминали ноги сказочного дракона, как его рисуют на картинках. Маленькая голова соединялась с грудью очень тонкой шеей. Но на этой маленькой голове по обе стороны ее прилеплены были два огромных глаза, которые были вдвое больше самой головы. От груди начиналось длинное и прямое туловище, вдоль которого могли бы лечь пять таких человек, как я.

Оба глаза, и пестрое туловище, и четыре крыла отливали слегка различными цветами радуги. В этом была какая-то особая, зловещая красота. Ведь и ядовитые змеи на солнце блестят радужными цветами.

Я стоял перед этим драконом как зачарованный. И жутко было, и страшно, и красиво, и огромно. Если бы такого летучего зверя приручить, как лошадь, какое счастье было бы людям! Можно на него и верхом сесть, можно к нему и корзину подвязать. Сел таким образом, а он взмахнет своими огромными крыльями, и лети, милый друг, по поднебесью! Какое раздолье! И какое неизведанное наслаждение!

Между тем, мой дракон все время оставался неподвижным. Сидит, слегка колышет крыльями и не двигается.