Заслужила эту боль.

Маделин отпустила меня. Я думала, что мне придется драться с ней из-за этого. Возможно, она даже могла меня уволить. В конце концов, неповиновение ей было равнозначно отказу выполнять работу, для которой меня нанимали. Я предположила, что на этот раз Маделин не понадобились мои объяснения причин поступка. Она могла прочитать все бессердечные действия Эдли Эдер прямо на страницах книги и обойтись без моей помощи.

Каковы бы ни были причины, но меня оставили в одиночестве. Дрожа и скрываясь от всех на задворках съемочной площадки, я с пошлым интересом наблюдала, как обустраивают декорации.

В этой сцене я не собиралась критиковать их за неаккуратность. Сконструированный госпиталь был таким же холодным и безликим, как и тот, в котором мне пришлось рожать.

Старалась смотреть куда угодно только не на больничную койку, где команда готовила Маделин, накладывая грим на ее лицо пока она не стала болезненно бледной, и, смачивая волосы пока они не прилипли к ее лицу. Я не хотела смотреть, но не могла отвести взгляд.

Освещение снова и снова возвращало меня к фальшивой Эдли Эдер. Ее тело было почти незаметно на койке, что делало ее невыносимо похожей на ребенка. И еще оставалось достаточно места, чтобы Деклан смог лечь рядом с Маделин, когда Джорджия велела ему занять место в декорациях.

Я не могла за этим наблюдать. Больше всего хотела отвернуться, но мой взгляд был прикован к актерам с большим вниманием, чем я думала. И чем больше я смотрела, тем больше Маделин и Деклан расплывались перед моим взглядом.

Я видела лишь себя. Было даже удивительно, с какой легкостью мои мысли неслись на запретную территорию, на которую я раньше никогда не рисковала ступать. Мне пришлось потратить слишком много времени, чтобы убедиться, что дверь в ту ночь никогда не откроется. Запечатывая каждую щель и трещину, пока я не обрела уверенность, что наружу ничто никогда не протиснется.

Вот только я снова и снова возвращалась к тому дню, и это было так же просто как провалиться в открытый люк.

Руки Кэма обнимали меня так сильно, словно я единственная кто удерживал его на этой земле. Он опять уткнулся лицом в мою шею, и его слезами пропитывалась моя рубашка, попадая на мое обнаженное тело под ней.

Я лежала прямо, не шевелясь, полностью погруженная в отчаяние. Его рыдания, рвущиеся из глубины души разбивались об меня как волны омывающие песок на пляже.

— Она не наша... она не наша... она не наша! — Кэм повторял эти слова как заведенный, и я пыталась успокоить его, когда осознала, что это мой собственный голос. — Мы не сможем ее увидеть... никогда. Она не наша, Кэм. Мы не сможем видеть ее.

Он не отвечал, а лишь сжимал мое ноющее тело еще сильнее своими дрожащими руками. Я не останавливала его. Мне нравилась боль. Это заставляло меня снова почувствовать себя человеком. Это единственное.

— Поклянись мне... Иначе меня ты тоже потеряешь, — в этот момент я была жестокой, хуже чудовища, когда угрожала ему единственной семьей, которая у него когда-либо была. Это прочертило черную линию через все мое существо и эта линия никогда не исчезнет.

Но я должна была сделать это для него. Потому что никогда никого не любила так, как его. Я никогда не думала, что такая любовь вообще возможна, что она живет лишь в историях, которые Кэм шептал моему животу, в моменты моей бессонницы.

Я должна была сделать это для него, потому что он дал бы нам весь мир, если бы только мог. Он бы отдал все, чтобы удержать нас. И потому что он сделал это для меня, я обязана была сделать то же самое для него.

Я была бы чудовищем, оставив Кэма в тот момент. И приняла решение вместо него. Ему никогда не придется выбирать. Ему не нужно было отказываться от своей мечты. Я приняла вину на себя, чтобы Кэму никогда не пришлось переживать ее.

Но я оказалась не такой уж сильной, а он был еще слабее меня. Увидев ребенка, вряд ли потом смогла отпустить, а Кэм позволил бы мне ее оставить.

– Поклянись мне, - произнесенная шепотом команда оставила ощущение грязи, и я мягко выплюнула ее, надеясь, что больше никогда снова не почувствую его.

— Я клянусь! — в его горле стоял комок, но клятва была произнесена.

Кэм всегда любил меня. Мы являлись семьей, связанной чем-то большим, чем безграничная любовь.