Очень напрасно — вереница прекрасных некромантских фей как раз спускалась по лестнице, а тут я — растрепанная, с шапкой под мышкой и подносом в руках.

— Да, у всех свои ценности, — издевательски прокомментировала мой вид одна из адепток. — Не знала, что ты, Каро, походу на бал предпочтешь ночной жор. Растолстеешь, деточка.

Ее замечание было поддержано всеобщим издевательским смехом.

Никак не отреагировав, молча свернула в кладовую, услышав брошенное в спину:

— Идешь рыдать в тишине и одиночестве, Каро?

А я взяла и дверь закрыла, чувствуя, что еще немного и кого-то ждет сожжение по методу Крайслера! Или Бертона! Правда, второе уже из запретной магии, но вот очень хотелось бы взять и применить сжигание всего волосяного покрова на теле жертвы! Однако сдержалась, подошла к стене и вывела знак открытия прохода.

Проход открылся моментально, шагнув, я поторопилась миновать вены, бросив мимолетный взгляд на сердце Некроса. Живое, уверенно бьющееся, защищенное ректором, огромное сердце некогда самого громадного дракона во всех мирах.

— Привет, сердце, — прошептала я.

Конечно, мне никто не ответил, но я все равно после этого шла и улыбалась, понимая, что живу не зря — вон сердце оживила.

Дойдя до конца полупрозрачного туннеля, я вновь вывела символ открытия, на сей раз с параметрами четвертого мужского общежития, просчитывая, где сейчас окажусь.

Оказалась в кладовой, вышла из нее и попала в толпу некромантов в парадных черных костюмах. Все с гладкими прилизанным прическами, черными розами в петличках камзолов, в начищенных до блеска туфлях и… с удивленными взглядами на меня.

— Трупов, — поздоровалась со всеми.

— Э нет, нам сегодня желательно тел, причем женских, — хмыкнул кто-то.

— Ладно, тел вам, — изменила я форму приветствия.

Адепты рассмеялись.

— И понежнее, — вставил еще один некромант.

— Тел вам, и понежнее, — миролюбиво согласилась.

— И покрасивее, — добавил кто-то из задних рядов.

— И посговорчивее, — еще какой-то адепт справа.

— Ну у вас и запросы! — Я и сама улыбалась уже.

Адепты расступились передо мной, а кто-то и спросил:

— Помочь с подносом?

— Спасибо, он не тяжелый, — ответила я, уверенно направившись к лестнице.

— Как сказать, — хмыкнул какой-то из некромантов, — никогда не думал, что девушки столько едят.

— Так я не для себя, — сообщила очевидное же.

И вдруг позади как-то стало сумрачно. И тишина повисла. Какая-то давящая. И затем я услышала напряженный вопрос:

— Риа, а ты куда?!

Вопрос был странным. Нет, ну действительно странным — мне казалось, что все здесь знали, что я почти постоянно хожу к Норту, это ни для кого секретом уже не являлось.

Именно поэтому вопрос и насторожил.

Медленно повернувшись, я отыскала взглядом спросившего — это было не сложно, все остальные как-то отводили глаза, а он прямо смотрел. И я его узнала — парень с шестого курса, адепт Аргус, у которого нежитью был горгул Гархш и который защищал меня в день моего рождения. И парень на меня так виновато смотрел, и было видно, что он мне сочувствует, а возможно, даже и жалеет. Скорее жалеет… С чего бы, да? Сердце от чего-то сжалось.

— Он не один? — почему-то догадалась я.

Аргус отвел взгляд.

К сожалению, об этой стороне жизни я знала. Отчим после смерти мамы позволял себе многое. И женщин в тот период было немало. И несколько раз я заставала крайне неприличные сцены, и… и я вдруг поняла, что там, на кровати, где я так часто спала, сейчас… Почему-то стало больно. Больно настолько, что удержать на лице улыбку мне не удалось.

«Норт любит тебя», — вспомнились мне слова мертвой леди. И я только сейчас поняла, что поверила ей тогда. Правда поверила… я… я почувствовала, как стало больно. Больно настолько, что тяжело было сделать вздох.

— Аргус, — упавшим голосом позвала я.

— Нейл, — представился парень.

— Нейл, — неимоверным образом каждое слово давалось очень трудно, — ты не мог бы…

— Конечно.

Он подошел, забрал у меня поднос.

— Спасибо. — Я больше ни на кого не смотрела, опустив взгляд.

И так же глядя исключительно себе под ноги, прошла через холл, и передо мной расступились все адепты, несмотря на то что я не была ни грязная, ни мокрая. Все так же в абсолютном молчании покинула общежитие и вышла в объятия мороза.