– Ёклмн! Опрст!

– Ваш зайчишка? – застенчиво улыбнувшись, спросила гостья низким грудным голосом.

– Наш! Наш зайчишка! – пронзительно вскричал старичишка. – М-м-м, чмок, чмок!

– Не наш зайчишка! – презрительно прошептал Ивашка и погрозил клизмой – жупелом капитализма трясущемуся бедняжке, плутишке. – У-у-у! Тьфу, тьфу!

– Ваш, ваш! Ёклмн! Опрст!

– Где ты его поймала, нашенского зайчишку? – пронзительно вскричал старичишка.

– Зачем ты его поймала, не нашенского зайчишку? – презрительно прошептал Ивашка и погрозил клизмой – жупелом капитализма трясущемуся бедняжке, плутишке.

– А он мне навстречу попался! Наскочил на меня, чуть не растоптал! Он так резво, так резво бежал – скок-поскок, я подумала, что он от хозяев удрал! Я его на скоку-поскоку остановила и к вам притащила, хоть он и упирался изо всех сил и страшно ругался, зоил! У-у-у, негодный зоил, не захотел уступить мне как деушке дорогу и чуть ДТП не совершил!

– Ёклмн! Опрст! Ей-богу, этто с твоей стороны стоял знак «Уступи дорогу»!

– Вот я и говорю: был бы воспитан, уступил бы мне как деушке, а не по знаку!

– Ёклмн! Опрст! Не дождешься, однако! И отдай мой рюкзак, ик, ик!

– Не дождешься, однако! Ну, что я вам говорила! – застенчиво улыбнулась дивца. – Невоспитан! Почему вы его совершенно не воспитали?!

– Ёклмнэ-э-э!

– Ёклмнэ-э-э! Отпусти его чи... чи... чичас же! – хором хмуро закричали дедушка с Ивашкой, уклоняясь от прямого ответа. – Эвто зайчи... чи... чи... чишка-трусишка! Ему срочно надоть на все чи... чи... четыре стороны, ик, ик!

Дивца, слегка стесняясь, отпустила зайца, и тот тут же забегал зигзагами по двору хатки, трусливо лопоча:

– Ёклмн! Опрст! Аз за... за... зайчишка-трусишка! Мне срочно надоть на все четыре стороны, однозначно! Подскажите, в которую сторону бежать-то!

– Вах, эк закопотел*! Бегчи тудась, на восток! – пронзительно закричал дедушка и махнул желтой тростью, точно чудной девичьей костью, указывая на запад.

– Тьфу, эк закопотел! Бегчи тудась, на запад! – презрительно закричал Ивашка и махнул красной клизмой – жупелом капитализма, указывая на восток.

– Вот энто да, эк закопотел! Бегчи тудась, на юг! – застенчиво улыбнувшись, сказала дивца и махнула черно-белым автоинспекторским жезлом, указывая на север.

– Ёклмн! Опрст! Вас понял! На север, так на север, ик, ик! – пронзительно запищал за... за... зайка, раз... раз... раз... раз... развернулся в сторону юга и – ух! – перемахнул через некрашеный забор из похрустов.

Тольки зверька и видели! Ну ух, как за... за... закопотел! Зигза... за... за... загами! Иван погрозил вслед зверьку красной клизмой – жупелом капитализма, а затем сунул ее в карман белоснежного докторского халата, остро пахнущего «Тройным одеколоном», ик, ик.

Тутушки дедушка с Иванушкой сосредоточили всё свое внимание на гостье. Очертания девичьей фигуры, от коих просто не оторвать взор, были таковы, что по сравнению с ними казались грубоватыми очертания виолончели, нежно прижимаемой к телу музыкантом во время исполнения симфонии-концерта для виолончели с оркестром, номер опуса – сто двадцать пять, ей-ей. Лицо Арины, если смотреть в фас, было лицо писаной красавицы, причем истинно русской. Если смотреть в профиль, то это оказывалось классическое античное лицо. А если присесть на корточки и смотреть под углом снизу вверх, ну тогда в лице девы, в плавных линиях щек, подбородка и в четких очертаниях носа и глаз проглядывала какая-то восточная красота: теперь это было лицо Шехерезады или райской гурии. Так что соскучиться с этой деушкой было ну совершенно невозможно, ведь на нее можно было смотреть с разных точек зрения! А еще она источала запах духов «Красная Москва»! У дедушки изо рта потекли слюнки – так ему захотелось жениться на этой деушке, ну и так далее, ёшкин кот! Дедушка, ик, ик, куснул несколько раз желтую бамбуковую трость, будто сладкую девичью кость, и вельми, понимаешь, поморщился.

– Ах, ёшкин кот! Ну, шо скажешь, Аринушка? – спрохал дидушка. – Зачем явилась?

– Скатерть-самобранку возвратить! – и Арина сняла черный рюкзак, вынула оттуль коричневый короб со скатертью-самобранкой и протянула дедушке.

Все почуяли крепкий запах нафталина.

– Иван, ёшкин кот! – вскричал дедушка, отстраняясь от короба.

– Шо?

– Тебе ответственное поручение!

– Какое?

– Изволь сбегать в избу и положить короб в сервант!

– Эвто в какой сервант?

– В тот самый!

– Шо, в тот самый, в стиле бидермайер?

– Яволь, в стиле бидермайер!

– Ах, в стиле бидермайер! Как эвто стильно, ёшкина кошка!

– Ага! Ну, изволь, Ваня, изволь!

– Яволь! – воскликнул Иван, цап короб и швидко бросился выполнять ответственное поручение.

Иван швидко выполнил ответственное поручение, вернулся и, вытянувшись перед дидушкой по стойке смирно, провозгласил:

– Диду!

– Шо?

– Изволь уяснить, шо твое поручение выполнено!

– Ясно! Яволь! Вольно! Арина!

– Шо?

– Шо-то я хотел тебе сказать!

– Шо?

– Шо, шо! Запамятовал!

– Ах вот оно шо!

– Вот именно! Глубокоуважаемая Аринушка! – сказал дедушка и лизнул желтую трость, будто сладкую девичью кость. – М-м-м, чмок, чмок! – и вельми, понимаешь, поморщился.

– Шо?

– Седай со мной рядышком, на ящичек из-под пива!

– Хорошо, дедушка!

Арина и дедушка присели рядышком.

– Глубокоуважаемая Аринушка! – сказал дедушка и вдругорядь лизнул трость, будто изящную девичью кость. – М-м-м, чмок, чмок! – и дедочек вельми, понимаешь, поморщился. – Приближается время второго завтрака! Дозволь обратиться к тебе с энтим, как его?.. Ах, забыл, ёшкин кот! Ну очень интригующим, ик, ик! Не пожалеешь!