Иван головой покачал:

– Да… Озорник ты у нас… Значит, никто не знал, а конь тебя выдал? Зачем взял-то?

– Нужда была…

– А с Хлочем у тебя как вышло? Напал он, что ль?

– Напал… – процедил Стах и отвернулся. Товарищи посмотрели на него – и больше спрашивать не решились.

По описаниям Жолы Вакры дорогу Гназды себе представляли. Так вот – по просеке, а у двойной сосны с обломанной макушкой – налево. Но при отгорающем закате и густеющих сумерках приходили на ум сомнения. Задержала молодцов баталия, что и говорить! Не то, что до лесной заимки – до сосны-то засветло не добраться. А в ночном лесу все макушки одинаковы. Кабы не младшенький…

– Кабы не младшенький, – уже совсем во мгле признался Фролика под скрип полозьев, – лежать нам вместо хлочевых ребяток… Я, братцы, если честно – думал уж, не выйти нам из лесу…

– Так и так бы не вышли, кабы не младшенький: щас у костра б ночевали, – заметил Никола. – Не будешь же каждую сосну ощупывать.

– Кабы не младшенький, – возразил Фрол, – не у костра б щас ночевали, а волокуши вязали. Как ты кстати, Стаху, с санями!

– Кабы не младшенький, и Василь бы уцелел, и сосна б не понадобилась, – напомнил Иван, головы не повернув. А повернул – Зар.

Помедлил немного Зар и произнёс поначалу с подъёмом:

– Спору нет, Стаху: благодарность вам с Хартикой, и поклон превеликий, спасли вы нас, это я признаю…

Тут от чувства не смог он удержаться и добавил с восхищением:

– Вообще, ребята – как вам угораздило рядом оказаться? Что подвигло в путь тронуться? Просто Бог принёс! – и отметил уважительно, – Стах – он вообще всю жизнь только всех и спасает! Призвание!

Проговорив это, смолк он и разом обмяк. Взор затуманился и отвратился. Помолчав, Азарий продолжил уже тихо и вяло:

– Харитону я вдвойне благодарен, потому как человек он сторонний, и, кроме доброй души, не было у него причин за нас ратовать. А тебе, Стаху, так скажу: кесарю кесарево. Вины твоей я не прощаю.

Мимо плыли начинающие темнеть и оттого казавшиеся ещё громаднее и грознее вековые ели. Сани колыхались по ухабам, как лодка на волнах. Или как люлька. Впору укачать. Василя, кажется, укачало. Раненым всегда спать хочется, но сон этот дурной, и поддаваться ему нельзя. И Стах теребил брата и всё что-то говорил ему. А тут аж подскочил:

– Погоди, Зару… я ведь с тем и еду… – и, спохватившись, за пазуху полез:

– Да вот, гляньте, новость у меня.

Суетливо пошарив, он вытащил небольшой прямоугольник. Гназды выжидающе посматривали, как меньшой разворачивает скоробленный лист. С минуту братец напряжённо в него таращился. Потом с досадой свернул:

– Ничего не видать впотьмах! Завтра, ребята, я вам её зачту. А щас – вы уж мне на слово поверьте. Такое дело, понимаешь…– и сообщил озабоченно. – Тесть пишет… Дочка померла.

Прозвучало буднично, и, слушай кто в задумчивости – мог бы и не заметить. Но Гназды подпрыгнули в сёдлах.

– Какая дочка-то?! – вскричали вразнобой четыре глотки.

– Вот то-то и оно… – уныло вздохнул Стах. – Потому и еду. Ехал, то есть. Теперь-то обождать придётся… – он обернулся и подтянул тулуп, укрывая Василя.

Василь лежал, как неживой. В полуприкрытых, будто плёнкой застланных глазах отражалась неясная высь.

– Долго ещё? – спросил Иван.

– Да нет… – Стах закрутил головой, следя за мелькающими сквозь ветви сизыми просветами.

– Да вон она, уж видна, – подал голос молчаливый Хартика, – сосна-то…

Рукавицей он указал в темноту. Гназды молча проследили за ней – и переспросили:

– Сосна?

– Сосна, – кивнул Харитон. – Вон, макушка ломаная…

Гназды почтительно повздыхали:

– Ну, и глаз у тебя, товарчу!

Тот хмыкнул:

– Да я и не глядя знаю, где свернуть…

И точно. Свернули. Только тускло серела впереди расплывчатая полоска, не будь её – как в чернила бы окунулись. Но полоска тлела где-то под глухо бухающими копытами, порой еловые лапы проползали по склонённым головам и покорным спинам, а за шиворот обваливался ком снега – и это убеждало, что вокруг не мир иной, а обычный лес, а впереди обычный путь, который рано ли, поздно кончится. Хотя тишина стояла потусторонняя. Разве что потрескивало временами: то ли ветки, то ли мороз…

Фролу тишина пришлась не по сердцу. Что, в самом деле, за гробовое безмолвие – прямо мурашки пробирают. Он поёрзал в седле, покашлял. Потрепав рукавицей лошадь по загривку, негромко заметил:

– Волков-то не слыхать… я к тому, что пороху мало…

– Так чего им тут? – пожав плечами, небрежно обронил Харт. – Заняты…

Фрол быстро зыркнул по сторонам и понизил голос:

– Стары люди говорят, у волкулаков так заведено. Кого съедят – тот ихний… Вот про какое воинство-то кошка поминал… Прикопать бы нехристей, да не до того…