Долго полуночничал Зар, свесив голову и угрюмо уставившись прямо перед собой. Ближе к рассвету сон сморил его, но любой шорох заставлял дёргаться, тревожа надеждой. Когда розовый восход озарил двор, Азарий встал, старательно оделся – и, ни слова не проронив, степенно вышел в двери.

Путь его потёк за ворота – и упёрся в соседние, через улицу. Зар мощно заколотил в железные скобы, крепящие дубовые створки.

– Да ты чего! – выбежал полуодетый Василь, – чего случилось-то? Враг напал? – он торопливо открыл калитку, пропуская дружка.

– Напал, – коротко буркнул тот и, перекрестившись на пороге, твёрдо прошёл в дом. Встревоженный Василь вкатился следом. Азарий снял шапку и сдержанно поклонился старикам:

– Мир этому дому, – хмуро пробубнил он, не поднимая головы. Подумав, продолжал:

– Тебе, Трофиме Иваныч, уважение всякое, тебе, мати, и тебе, Василе… – обернулся к тому, – только нынче потрудись ты, давний преданный товарчу – сходи-ка за братьями, за всеми, да пусть поторопятся, – он с размаху плюхнулся на скамью у стола – и выдохнул:

– Говорить буду!

Василь всмотрелся в тусклые Заровы глаза – и молча вышел за дверь. А Зар – долго и мрачно ждал его – ни слова не проронив, не глядя на недоумевающих стариков.

Столь же недоумевающие братья: брат Иван, брат Никола, брат Пётр и брат Фрол – поодиночке – вскорости сдержанно затопали в сенях, потихоньку наполняя горницу. Каждый сперва удивлённо замирал на пороге, бурчал осторожные вопросы, ему не отвечали, и пришедший растерянно пристраивался на лавку. Так собрались все четверо.

Тогда – Азарий поднялся с лавки:

– Вот какое дело, Трофиме Иваныч да Трофимычи! Я, как прежде, чту соседство и родство, а Василь остаётся другом, – повёл он продуманную речь, – только нынче мне от вашей семьи – пала смертная обида! Что делать будем?

По горнице разнёсся зыбкий рокот:

– Обида? Какая? Ты чего, Зару! Что стряслось? Объясни!

Зар молча положил на стол пред Трофимом Иванычем злополучный лист. Тут же над ним сгрудились, поталкиваясь-умещаясь, могучие сыновьи плечи, склонились головы. Растерянно шевелящиеся губы нестройно и гулко принялись читать:

– «Бедный я путник одинокий в странствии своём… На стезю небосвода не ступит нога дерзновенная…»

Всплеснулся лёгкий хохоток:

– Что за чепуха! Ты чего притащил, Азарие?

– До конца читай!

– «Лалу, Лалу… Звезда моя в ночи недосягаемая… Лалу, Лалу… Звезда моя в ночи несгорающая…». Вот заумь! Эк, нелепость! Откуда такое?

– Несуразица какая-то! Кто это накарябал – не поленился?

– Лала… Сестрица, что ль, твоя, Зару?

– Глянь! А, вроде, рука-то знакомая!

– Младшой, никак?

– Стах?

– Он самый! – резко выкрикнул Азарий – и сразу быстро и отрывисто заговорил:

– Узнайте же, други-соседи, о том, что свалилось на обе наши семьи, и чего не расхлебать нам отныне вовеки! Моя сестра исчезла после обедни! Моя сестра не ночевала дома! А на полу вот это найдено! – он с омерзением поддел помятый лист. – А я о прошлом месяце двух голубков разлучил: больно миловались! А я не люблю, когда мне в дом про мою сестру женатые мужики таскаются!

И отец, и братья замерли, точно их громом пришибло. Потом послышались растерянные обрывки:

– Быть не может… часом, не ошибся? чтоб наш – да… Мужик-то – честный!

Зар с болью рыкнул:

– Золотой! Только что ещё тут можно подумать? Как – ошибиться? Если девка пропадает, да мужика еле выгнал, да звёзды появляются всякие несгорающие!

– Однако, – с сомнением высказался Иван, – не такой парень Стах – чтоб девицу погубить.

– Да и девушка не такая, чтоб с хахалем убегать, – согласился Никола.

– Убегать! – зло поддел Азарий, – да ты посмотри, что пишет! «…сровняюсь с землёй… меня нет и не будет более… снизойди на последний призыв… пригубить тебя в предсмертный миг…» Это что? Это – глупая девка выдержит? Надо ж придумать! «…пригубить…» Где пригубить – там и погубить! А вон ещё! – ядовито хохотнул он, – «…упаду за ребристые кряжи»! Рёбра бы покорёжить! На что упирает, тать! Щас! Помер! Жив-здоров – и девку выкрал!

– Вроде… – пожал плечами Василь, – впрямь было что-то такое… пришлось Стаху за Полоческое дело взяться… не по своей воле. И девка – это верно – смурая сидела. Это сам заметил…