Перед обедом Ласкирёв пришёл на участок, и попросил Коновалова зайти в красный уголок, мол, с ним желает поговорить очень важный человек. Родион про себя чертыхнулся, но дисциплинированно кивнул головой. Уходя на обед, женщины замкнули кабинет, но у Ласкирёва был запасной ключ. Он запустил туда Свисткова, и пошёл в красный уголок ожидать Родиона, оставив ключ в дверях. Коновалов не заставил себя ждать. Аким проводил его в кабинет, представил Свисткову, и, рационально используя время, отправился в столовую. Свою часть задания он выполнил, а остальное зависело от профессионализма вербовщика.

Зайдя в кабинет, Родион вежливо поздоровался, и быстрым взглядом окинул это небольшое помещение. Мебели не было. Справа возле стенки лежало перевёрнутое небольшое корыто для раствора, вёдра, штукатурные инструменты и мешок алебастра. Слева невысокие подмости из двух деревянных «козлов» с прибитыми к ним досками. На подмостях стояли две пятилитровых жестяных банки краски салатного казённого цвета, рулон бумаги, и ведёрко с уайтспиритом, в котором торчали малярные кисти. Было заметно, что одна банка с краской вскрыта, и жестяная крышка только прикрывает отверстие. На замызганном полу там и сям валялись куски срезанных электрических витых проводов. Свистков был человеком среднего роста с лицом типичного контрразведчика, то есть невыразительным, и плохо запоминающимся. Несмотря на жаркую погоду, он был одет в некое подобие кардигана из тонкой белой материи явно импортного происхождения. Должно быть, из-за наличия внутренних карманов. Он достал оттуда удостоверение, и мельком показал его Родиону, но тот успел прочитать, и подумал, что с такой фамилией только в органах и служить. Он вежливо спросил:

– А как мне к вам обращаться?

– Просто товарищ Иванов.

Времени было мало, и Свистков до минимума сократил предисловие:

– Я знаю, что ты Коновалов серьёзно готовишься к будущей партийной работе, и самостоятельно изучаешь труды Ленина. Но это теория, которая без практики ничего не даст. Ты находишься в рабочей среде, видишь и слышишь настроение масс и отдельных людей. Но этого мало. Ты должен уметь вовремя разглядеть идеологически вредные действия, и вовремя дать сигнал кому следует. Это и будет твоя практика.

Родион понял, что его вербуют в доносчики, и ему сделалось тоскливо. Почему интерес к произведениям Ленина воспринимается некоторыми как готовность к доносительству? Почему самая обычная любознательность в этом случае трактуется как лицемерие или, что ещё хуже, как умственная ограниченность? Русский человек любит на досуге порассуждать о «высоких материях», особенно выпивши, но те, кто серьёзно интересуется этими «материями» считаются людьми странными, и чуть ли не юродивыми. Поэтому Родион не афишировал своего интереса к трудам классиков марксизма-ленинизма.

Этот интерес пробудил работавший с Родионом в одной бригаде Федя Пышечкин. Подобно большинству советских людей, Родион воспринимал коммунистическую пропаганду как пустой, но обязательный элемент общественной жизни. Пропаганда давно стала ритуалом, потому что и ораторы, произносившие словесные формулы, и те, кто их слушал, одинаково не верили в коммунизм. Диссиденты, критикующие коммунистическую идеологию, на самом деле воевали с призраком. Однако иногда встречались чудаки, искренне верившие в коммунистические идеалы. Одним из них был рядовой слесарь-сборщик Фёдор Пышечкин, единственный член партии в бригаде. Феде не было ещё и тридцати. Он был женат, и имел двух детей. Приземистый круглоголовый и широкоротый Федя был типичным холериком, он заводился с полуоборота, и в любой момент был готов перейти к рукопашной. Федя был слишком правильным для нашего мира человеком. Он не пил, не курил, и заочно учился на философском факультете университета. Большинству людей излишняя грамотность не даёт ничего хорошего, а только приносит вред. Изучая философию, Федя сделался ярым до фанатизма поклонником В. И. Ленина. В жёны ему попалась застенчивая сельская девушка родом, как тогда фигурально выражались, из «Бычьего Хутора». Подавленная его учёностью, первое время она ходила перед ним на цирлах, и даже не пикнула, когда Федя назвал первенца Кампанеллой. Имя в бытовом общении оказалось страшно неудобным, и вскоре сам Федя вслед за женой стал звать ребёнка Колей. Жена его быстро освоилась в городе, осмелела, и когда Федя вознамерился дать новорождённой дочери имя Коммуна, она не стала разводить дискуссий, а просто двинула мужа чугунной сковородкой по физиономии, и девочка стала Валентиной.

Федя был не доносчиком, а бойцом, драться умел, и за анекдот про вождя запросто мог дать по морде. Любой разговор он переводил на политику, поэтому его все избегали. А кому захочется разговаривать с человеком, который употребляет слова «имманентный», «модальность», или «импликация»? Кроме того Федя в сердцах мог обозвать собеседника каким-нибудь Леви-Строссом, Дюрингом, или хуже того «Махистом». На партийных собраниях Федя вёл себя очень активно. Любой практический вопрос он переводил на теоретический уровень, и ленинскими цитатами загонял президиум в тупик. Мало того, отстаивая свою точку зрения, пару раз он даже подрался. За это его прорабатывали на бюро, лепили выговоры, но в милицию не сдавали, ведь это был не пьяный, а идеологический дебош.

С появлением в бригаде Родиона, в его лице Фёдор обрёл благодарного слушателя. Родион видел чрезмерную увлечённость собеседника политикой, но Федина эрудиция вызывала уважение, и пробуждала интерес к Ленину. Сколько себя помнил, Родион со всех сторон только и слышал, что Ленин величайший гений всех времён и народов. Это утверждение сделалось настолько общим местом, что над ним мало кто задумывался, в том числе и Родион. После разговоров с Фёдором Родиону стало интересно, в чём же конкретно заключается гениальность вождя, и он прямо спросил об этом у философа заочника. Федя ответил несколько расплывчато. Он сказал, что масштаб гениальности Владимира Ильича раскрывается по мере изучения его творений. Сам он уже проштудировал одиннадцать томов полного собрания сочинений, но главное ещё впереди. Родиона одолело любопытство, и он, не желая светиться с такими книгами в общежитии, записался в читальный зал.

Родион не изучал Ленина. Он знакомился с его трудами методом дайджеста. Перелистывая страницы очередного тома, он не вникал в подробности, и задерживал внимание лишь на интересных статьях и примечаниях, попутно обогащая личный словарный запас. В подобного рода сочинениях примечания бывают интереснее самого текста. Он искал гениальные научные открытия В. И. Ленина, но ему всё время попадалась нудная публицистика начала века, анализ трудов прогрессивных мыслителей, а также критика инакомыслящих и консерваторов.