– Ну, что, хорошие книжки?

– Да, как вам сказать…

– Эти книжки сделают то, что у России через несколько лет косточки затрещат, – гнусаво проговорил Азеф и, взяв мягкую шляпу, пошел к двери. У двери остановился.

– У вас деньги есть? – Вынув из жилетки две бумажки, кинул на стол. – Завтра в восемь, в кафе «Националь», я найду вас, – и мотнув бычьей головой без шеи, Азеф скрылся за дверью.

На Монбланской набережной в кафе «Националь» играл оркестр. Черными фрачными фалдами трепыхали лакеи. Веранда выходила на Женевское озеро. За озером виднелись далекие горы.

По озеру скользили яхты, лодки, пароходы. С озера тянул сыроватый ветер. За столиками, у перил пили какие-то напитки две мощеобразные англичанки. Были тут и французский писатель, и румынский министр, и два прусских офицера в штатском.

В сумерках и Азеф смотрел на играющую огнями воду. Он ни от кого не отличался, походя на директора какого-нибудь концерна. На безымянном пальце у него бриллиант. В белом костюме рядом с ним сидел элегантный молодой человек, по виду могший быть секретарем директора концерна.

Несколько наперев жирной грудью на стол, Азеф проговорил тихим рокотом:

– Вам скоро надо ехать в Россию. Ставим крупное дело. Послезавтра выедете в Германию, поживите, выверите, нет ли слежки. Если будете чисты, проедете в Берлин, а там, в воскресенье встретимся в 12 дня в кафе Бауер на Унтер ден Линден.

Англичанки чему-то смеялись. Толстый француз с тонкокурчавыми волосами читал «Матэн». Возле него мальчик с бледным личиком ел пирожное. Рыдала скрипка и в такт танцам Брамса в оркестре качался первый скрипач.

– Прекрасно, но если я иду на дело, не находите ли вы, что мне надо знать несколько побольше, чем то, что вы сейчас сказали, – отпивая вино, проговорил Савинков.

– Если будете убивать, то не неизвестного, а определенное лицо, – лениво проговорил Азеф. В Берлине дам указания, явки, всё узнаете, – прогнусавил он, скучно осматривая террасу.

По террасе шла женщина, смуглая, черные волосы лежали взбитым валом, она походила на креолку.

– Не плоха? – улыбнулся в бокал Азеф. Эфиопские, мясистые губы расплылись в непонятное с первого взгляда.

– Вы женаты? Где ваша жена?

– В Петербурге.

– Скверно. За ней могут следить. Вы ей писали?

– Нет.

– Не пишите. Наверняка следят. Где она живет?

– На Среднем. А вы женаты, Иван Николаевич?

– Моя жена в Швейцарии, – нехотя ответил Азеф.

– Сегодня утром, – заговорил он. – Брешковская говорила, что какой-то Каляев приедет к воскресенью в Берлин. Я с ним должен увидеться. Вы его знаете?

– Это мой друг.

– Вы думаете, он подходящ для нашей работы?

– Безусловно. Он едет только для этого. Берите его обязательно, Иван Николаевич.

– Я беру только того, кого считаю сам нужным взять. Азеф помолчал. И вдруг улыбнулся засветившимися глазами, отчего всё его лицо приняло ласковое, почти нежное выражение.

Когда они шли по веранде, на них обращали внимание. В их фигурах был контраст. Савинков много ниже, худ, барствен. Азеф толст, неуклюж, колоссален, дышал животом.

– Хороший вечер, – проговорил Азеф. Савинкову показалось, что выйдя из кафе, Иван Николаевич стал проще и доступнее.

– Если с вами пошли по одной дорожке, а может еще и висеть вместе придется, – гнусаво говорил Азеф, – надо хоть поближе познакомиться. Вы ведь из дворян?

– Дворянин. А что?

– Я еврей, – улыбнувшись, сказал Азеф, – две больших разницы. Вы учились, кажется, в Варшаве? Ваш отец мировой судья?

– Откуда вы знаете?

– Гоц говорил. Только не понимаю, зачем вы пошли в революцию? Жили не нуждаясь. Могли служить. Зачем вам это?

– То есть что?

– Революция.

Савинков коротко рассмеялся.

– А декабристы, Иван Николаевич? Бакунин? Ну, а Гоц? Он же ведь богатый? Вы странного мнения о революционерах.

– Исключения, – бормотнул Азеф.

– Ну, а зачем же вы в революции? Вы инженер? Азеф мельком глянул на Савинкова.