– Давай не искушать судьбу, - муж опять потянулся к ней с поцелуями.
– Давай держаться.

Фиана села в кресло глубже и завалилась на спинку. Подставка для ног услужливо выдвинулась, а спинка откинулась, певращая кресло в кушетку и тем самым давая ногам отдых. Заслуженный отдых, - подумала девушка, устроилась поудобнее полулежа и закрыла глаза. В мыслях тут же возник забинтованный череп Нэнси, а в ушах - ее сорванный в криках боли голос. Через полчаса должна прийти Аэлита, значит, небольшая передышка все-таки есть. Для короткого отдыха психологам и предназначена в агентстве комнатушка для медитаций.

Как назло, в ту же секунду дал о себе знать телефон. Номер не был знаком, и Лапни решила ответить: вдруг кто-то в беде и надо выручать.

– Ну здравствуй, бесстыжая, - сказал телефон забытым голосом матери.
– Наслышаны о твоих подвигах, безбожница. А Христос все видит!

Фиана вздрогнула и быстро выключила телефон. Только не это, каким образом им вообще удалось узнать этот номер? Только не сейчас, когда ей так тяжко, так скверно. И надо морально подготовиться.

Историю Аэлиты Фиана знала: положенные обычные сессии у них не так давно закончились. Предстояла терапия жертвы насилия. Из хода прошлых встреч стало ясно: насилиям Аэлита подвергалась неоднократно и регулярно, даже сама не понимала всего, с ней происходившего, считая себя в свои неполные пятнадцать лет распущенной дрянью, законченной алкоголичкой, а потому виноватой во всех своих несчастьях.

Было что-то похожее в отчаянном рывке из страны Аэлиты на безоглядный и быстрый побег на Запад Фианы, хоть и случилось все у обеих по разным обстоятельствам. Собранная, как пружина, Ляпунова целеустремленно рванула в бой за собственное утверждение в жизни. Отупевшая от алкоголизма и мужиков с их развратом и требованиями, безвольная, лишенная малейшего чувства собственного достоинства Аэлита выпала из России по чужому распоряжению, но втайне, хотя и почти не веря в успех, надеялась забыть прошлое и начать в Калифорнии с чистого листа.

Не тут-то было. От себя никуда не денешься, и просто так ничего не забывалось.

Ее мать, Лилиана, забеременела, будучи молоденькой девчонкой, надеясь таким образом переманить от бездетной жены и удержать при себе любимого человека. Тот сказал, что жену любит и не бросит, а случившееся на этой стороне, - ошибка и ничего не значит, поскольку произошло по пьяни, он даже и не помнит ничего толком.

Лилиана не поверила, что человек может отказаться от родного существа, и решила по-своему. Девочку, копию биологического папаши, назвала поэтично, хотя фантастику не читала и о том, что красивое имя придумал некий граф, не имела ни малейшего представления. С новорожденной крошечкой Лилиана поспешила к возлюбленному на работу, наивно веря в хеппи энды.

Новоиспеченный папочка решил себя разговором не утруждать, лишь выслал к визитерше своего секретаря, который на словах передал молодой матери, что хозяин видеть ни ее, ни ублюдка не желает, денег не даст (денег, впрочем, никто и не просил), а если эта тварь посмеет настаивать или, не дай Бог, тявкнет жене, - пусть пеняет на себя. Сама его подловила, сама и виновата. У него для таких случаев приготовлена машина с заляпанным номером.

Лилиана повернулась к дочке, которая во сне на свою беду улыбнулась, и выкрикнула: - Чего лыбишься? Сильно довольна? Чтоб ты сдохла, жертва аборта!

Жизнь Аэлиты с этого момента, а был ребеночек нескольких дней отроду, стала сплошным кошмаром. О своем младенчестве несчастная, конечно, не помнила; в памяти так же не запечатлелось страшное пожелание матери в ответ на не менее страшное поздравление отца. Все же мелкие подробности стали известны от свидетелей соседей, которые иногда подкармливали ребенка, а иногда одаривали обносками. Шмотье Лилиана выбрасывала со словами "я этого не покупала".

Например, как проходило отучение малышки от памперсов. Мать привязывала дочурку к горшку и уходила по делам, а годовалая кроха часами сидела в своих каках, захлебываясь в слезах и соплях. В два годика Лилиана постоянно орала на малютку, а за любую провинность начала выгонять из дому бедняжку, которая еле-еле ковыляла на неокрепших ножках. Трехлетнюю, ее уже не пускали в дом ночевать, например, за пролитое молоко. Или просто так, потому что "будут гости".

А с четырех Аэлита уже все помнила. Ее поманил шоколадкой большой дядя, завел куда-то в подвал и велел снять трусики. Он сделал ей очень больно и очень стыдно. Когда вся окровавленная и зареванная, девочка предстала пред светлые очи матери, та заорала: - Ах ты, проститутка!
– сняла с ноги туфлю и этой туфлей избила дочку.

После этого несчастное существо научилось изворачиваться и лгать, но никакие уловки не помогали. Лилиана бранила дочку, как заведенная, лупила и таскала за волосы систематически. За невыученную в первом классе таблицу умножения мать схватила малышку за волосы и несколько раз приложила головкой к стенке. В другой раз - за брошенные не туда чулочки - повалила на пол и стала молотить ногами куда попало.

Если Аэлита сидела, то "что ты расселась, дрянь!" Если стояла, то "чего стоишь столбом, идиотка!" Уходила - "лишь бы куда свалить, шлюха проклятая!" Возвращалась - "Ага! Явилась не запылилась, сволота паршивая!"

Самыми же страшными были дни рожденья и дни мамы. Для кого-то другого они могли бы быть праздничными, Лилиана же носила траурные наряды и делалась особенно жестокой и агрессивной к дочери, сетуя больше всего на то, что сама же своими руками (руки на этих причитаниях картинно воздымались вверх) "втюхнула миру эту уродину, лучше бы приключился выкидыш".