Владимир видел, как они вваливались в крепостные ворота, с безумными глазами крестились на церковные купола, плача, рассказывали о своих несчастьях.

Половцы вышли из степи в одну из последних январских ночей, вырезали заснувшие в землянках сторожи, не дали им зажечь сигнальные огни и растеклись облавой по переяславским землям. В Переяславле ещё были мир и покой, когда половцы уже захватили окрестные сёла и деревни, ограбили церкви, повязали пленников, и теперь вся южная часть переяславской земли лежала в руинах. Половцы ещё шли по русским сёлам, а их телеги, груженные добром, церковной утварью, уже тянулись на юг, а следом за телегами брели тысячи русских пленников — мужчин, женщин, детей.

Стон нёсся над переяславской землёй.

Тревожную ночь провели горожане, опасаясь половецкого приступа, но половцы не появились вблизи города, а наутро переяславский полк уже был готов к походу. Всеволод решил выступить против степняков в одиночку: пока доскачут гонцы до Чернигова, Киева, Полоцка, половцы натворят много беды, да и не доедут гонцы — все дороги под городом переняты половецкими сторожами.

1 февраля княжеская дружина и вой во главе с тысяцким потянулись из крепостных ворот в иоле, и снова, их провожал весь город. И снова в тревожном ожидании застыли люди в каждом доме, и тревога эта была больше прежней. К войнам с торками и берендеями привыкли, с ними в течение долгих лет уже научились воевать и научились держать их в страхе. Здесь же надвигалась неведомая страшная гроза, враг был велик числом, беспощаден и свиреп в бою; об этом рассказывали бежавшие под ударами половцев те же торки.

Владимир так и запомнил те дни: зарево далёких пожаров, опоясавшее в сумерках Переяславль со всех сторон, быстрые сборы русской рати, тревога, разлитая в воздухе, видевшаяся в глазах людей, слышавшаяся в их тихой, приглушённой речи, а потом тягостные часы ожидания известий об исходе сражения.

3 февраля беспорядочные толпы руссов появились близ городских ворот. Маленький княжич видел с крепостной стены их испачканные кровью и грязью брони, разорванные плащи, помятые от ударов половецких сабель шишаки, пробитые стрелами щиты. Понурые и усталые входили они в город, и тут же по улицам, на соборной площади заголосили, запричитали женщины.

Позднее в окружении конной дружины подъехал к крепостным стенам сам князь Всеволод, и следом за ним наглухо закрылись крепостные ворота. Не расходясь по домам, воины во главе с князем поднялись на крепостные стены, а из степи уже выезжали передовые половецкие отряды. Издали Владимир видел их низеньких, лохматых, словно игрушечных, лошадок, пушистые треухи всадников, колчаны со стрелами, висящие у них за спиной.

Половцы не стали терять время на осаду сильной Переяславской крепости: перед ними лежала беззащитной вся переяславская земля. С крепостных стен было видно, как их вежи обтекали город со всех сторон и уходили к северу, где их ещё не ждали.

Вечером за притихшим столом Всеволод рассказал домочадцам, как вчера, 2 февраля, бесчисленная рать половецкого хана Искала обрушилась на малочисленную переяславскую дружину и полк, как отчаянно отбивались руссы от наседавших врагов, но в конце концов не выдержали натиска и стали отходить.

— Если бы побежали мы, — тихо говорил князь, — то уже не сидели бы здесь: на арканах тянули бы нас на юг. Отходили и отбивались на ходу, и понял Искал, что не взять нас живыми, а своих воинов не хотел губить, бросил пас и повёл вежи далее по сёлам и деревням. Нет, нельзя против половцев выходить столь малыми силами.

Несколько дней ещё жил Переяславль тревожной неизвестностью, несколько дней страх и беспокойство царили в княжеском дворце. Со всей силой постиг этот страх в те дни и восьмилетний Владимир. Он понял, что есть в этом мире зло, против которого не защитит ни отцовская любовь, ни материнская ласка, ни пестун, ни боярин Гордята. И противостоять этому злу можно только мечом. Сила должна гнуть силу. Твоя рать должна быть сильнее и многочисленнее, меч острее, щит и броня крепче, конь выносливее, воинский дух, смелость выше, чем у врага. Если нет этого, то тщетно выходить на рать с сильным врагом. Тогда гибель твоя, твоей семьи, твоего народа неизбежны.

Но дни прошли, и сторожи донесли в Переяславль, что, замёрзнув в сожжённых русских сёлах, половцы ушли на юг к своим постоянным становищам. И тогда князь Всеволод выехал из стольного города осмотреть округу. Ехали в санях в сопровождении конной дружины. Владимир сидел рядом с отцом, закутавшись в баранью шубу, всматривался в мглистую, стылую дорогу.

Знакомство уже с первыми близлежащими поселениями показало всю губительную силу половецкого набега. Стояли спалённые дотла дома, и лишь торчащие среди пепелищ очаги указывали, что здесь жили люди. Половцы разорили и сожгли подгородную княжескую усадьбу, сёла, принадлежащие самому князю и княгине. Теперь неизвестно было, с кого брать налоги и виры, сколько людей осталось в живых и где они обретаются. Целый день объезжал князь подвергшиеся удару врага селения, и не напрасно. То там, то здесь, увидев проезжающего князя и его дружину, выползали из каких-то неведомых углов, лесных чащоб, из высоких сугробов люди — промёрзшие, с узелками в руках, со скорбными глазами. А в других местах уже начинали стучать топоры. Оставшиеся в живых валили деревья для постройки новых изб, амбаров, бань. Медленно оживала переяславская земля.

Половцы ушли, и переяславская земля начала зализывать нанесённые ей раны. Всю зиму везли смерды мимо города лес на постройку изб, бойко стучали в округе топоры и пели пилы. Леса на северных границах княжества было много, а потому крестьяне окрестных сел, деревень, погостов к весне уже сумели поставить незамысловатые рубленые клети.

Князья и бояре, покряхтывая, доставали серебро, отстраивали заново свои подгородные усадьбы, ссужали деньгами смердов своих княжеских и боярских сёл. Всю весну тиуны сбивались с ног, возрождая нарушенное половцами хозяйство. Многое из того, что взяли переяславцы у торков прошлой зимой, было ныне потрачено на эту спорую и необходимую работу.