В Переяславль пришли гонцы из Византии. Греки просили передать русским князьям, что им вовсе не хочется видеть рядом со своими владениями столь скорого на рать князя, и они готовы действовать против него заодно с Ярославичами.

А Ростислав тем временем ворвался в Тмутаракань, выбил оттуда Глеба и захватил тмутараканский стол. И тут же, не дожидаясь помощи других князей, Святослав двинул свою дружину на юг.

Внимательно следили за этой межкняжеской схваткой в Киеве, Переяславле, Полоцке и иных русских городах.

Не стал Ростислав биться со своим стрыем. Добровольно вышел из города, вывел в поле свою дружину, позволял Глебу опять сесть на тмутараканском столе. Но едва Святослав ушёл обратно в Чернигов, как Ростислав вновь выбил Глеба из Тмутаракани.

Теперь князь Всеволод говорил Владимиру Мономаху: «Смотри, князь, на своих врагов. Смотри, как мужают они. Ростислав и маленькие Ростиславичи, если не задушить это семя в зародыше, отнимут у тебя не только Ростов и Суздаль, но Переяславль».

И в душе Владимира пробуждалось недоброе чувство к только раз виденному им Ростиславу Владимировичу и неведомым ещё для него маленьким его сыновьям Василько и Володарю.

…Изяслав в ярости ходил по палате в своём теремном киевском дворце, кричал, что все князья обманывают его, великого князя, норовят развалить Русь, не слушают его княжеского слова, что от Ростислава — этого глупого кудрявого забияки — только и можно было ждать всяких пакостей. Теперь вместо того, чтобы заниматься делами государскими, нужно собирать рать, помогать Святославу утишить расходившегося племянника. А тут с юга пришли новые вести. Киевские сторожи донесли, что в обход переяславских границ половецкий хан Искал шёл на киевские земли.

По очереди обирал Искал русские земли: с переяславских сёл и городов теперь многого не возьмёшь, многие из них стоят голые и обгорелые до сих пор, а там, где руссы отстроились, избы всё равно стоят пустые. Иное дело земли киевские; давно не были здесь иноземцы, полна киевская земля разным добром.

И пришлось Изяславу, позабыв княжеские распри, спасать Русь от половцев. Попал Искал на Русь в неудобное для себя время. В Киеве наизготове стояла рать, подготовленная к походу на юг, и теперь, едва весть о выходе половцев достигла Киева, и дружина и полк вышли навстречу им на реку Сновь. Там 1 ноября 1064 года половцы и натолкнулись на киевскую рать. Отяжелённые захваченной добычей, уверенные в том, что руссы ещё далеко, так как не успели собрать людей под княжеские стяги, половцы не побеспокоились о сторожах, не успели изготовиться к бою. Тут их и настигли руссы. Половцы не смогли развернуть свою конницу облавой, пошли с руссами в рукопашный бой, и руссы начали теснить их, а потом с громким криком навалились сильнее, и побежали половцы. Двенадцать тысяч пало их да берегу застывающей реки; погибли в битве многие знатные всадники и вместе с ними сам Искал.

Сотни пленных, табуны лошадей, горы всякого добра захватили воины Изяслава. Но не радовался киевский князь, знал, что наступит день и придут половцы отомстить за своих сородичей и надо ждать их скоро.

Гонцы с вестью о победе на Снови поскакали в Чернигов и Переяславль. Они же везли и предупреждение князьям, чтобы ждали большого половецкого выхода, готовились, опасались.

Получив это известие, забеспокоился и Всеволод, приказал воеводам усилить сторожевую службу, сам не раз вместе с Владимиром выезжал но ночам к Змиевьм валам.

В непроглядной темноте скакали всадники в диком поле, пока не натыкались на оклики сторожей, потом сидели с воинами в их тёплых землянках, расспрашивали, чем живёт степь, были ли видны половецкие сторожи, а если да, то где, откуда ждать очередной половецкий выход.

Говорил в те дни отец Владимиру, чтобы никогда не полагался он на воевод и разных служилых людей, а чтобы во всём полагался только да себя: «Сам не проверишь, князь, сторожи, крепости, оружие, — никто за тебя это не сделает. Передоверишься людям — не оберёшься беды. Князь должен быть хозяином во всём». Владимир внимал отцу, удивлялся, что тот всё чаще называет его князем, учит таким жизненным хитростям, о которых он в свои юные годы и не помышлял. И с каждым днём постигал теперь Владимир всю сложность и жестокость жизни, всю её страшную беспощадность к ошибкам, слабостям, колебаниям, легкомыслию.

А на Волыни разгорался пожар междоусобицы. Ростислав попытался отправить свою жену и сыновей в Венгрию к Беле I, но Изяслав упредил его: великокняжеский отряд занял Владимир-Волынский. Ланке Изяслав позволил уехать к отцу, а сыновей Ростислава задержали на Волыни, и они оказались в руках киевского князя. И сразу утих Ростислав — не на Киев, Чернигов и Переяславль направил он свою рать, а на окрестные народы: покорил касогов и возложил на них дань, повоевал иные близлежащие страны. Всё чаще и чаще задевала его дружина византийские границы.

В Херсонесе боялись нашествия русского князя. И тогда совершилось великое злодеяние, о котором шёпотом рассказывали в переяславском княжеском дворце: херсонесский стратиг отравил князя Ростислава.

Владимир хорошо представлял себе этот пир, в тмутараканском княжеском дворце, куда был приглашён византийский наместник. Столы ломились от яств и дорогих вин, и стратиг поднял чашу за дорогого друга князя Ростислава и отпил из чаши половину, а другую половину отдал князю и при этом дотронулся ногтем до края чаша и выпустил из-под ногтя смертное растворенье.