Империя досталася ему.

Полмиром правил – царь и бог…

Но продал всё!

Всё развалил,

Всё пропил с королями…

И пиццей торговать пошёл,

И центы брал на чай

У школьников английских,

Согнувшись,

Через руку с полотенцем,

Как целовальник…

Сидевшая за дальним столиком полная политическая дама криво усмехнулась и выговорила:

–Мамонт Самсонов – политическая проститутка.

Прошло несколько лет. Самсонов не стал ни на йоту лучше. И вот эта «политическая проститутка» определила в шлюхи дочь Геннадия Егорова Машку – поимел и бросил. Козёл!

Геннадий потянулся к телефону, намереваясь позвонить Самсонову, но тут дверь кабинета отворилась, и на пороге предстал отец.

–Отец? Ты? – удивился Егоров. – Тебя пустили?

–Сенька на калитке сидит, – засмеялся Андрей Андреевич, прошёл в кабинет, сел на стул перед столом сына. – Что бледный такой? Устал?

Егоров потёр виски. Выплыла дилемма: говорить отцу о беременности дочери и отказе Самсонова жениться или нет? Отец знал, что Машка собиралась замуж за поэта. Видя возбуждённое, радостное лицо отца, Геннадий решил пока не говорить – сначала изобьёт того подонка, а потом…

–Работа, отец, сам понимаешь.

–Да, да, Гена. А я с хорошей новостью. Вот, – Андрей Андреевич суетливо полез в карман пиджака, и вытащил две купюры – пятьдесят и сто долларов. – Возьми.

–Сто пятьдесят зелёных! Откуда? – Егоров удивился. В последнее время у него был постоянный напряг с деньгами из-за взятых кредитов. Когда кредиты оформлялись, он рассчитывал и на зарплату жены, но супругу неожиданно сократили…

–Откуда я могу взять деньги?! Веду переговоры об издании своей книги. Пока аванс дали три сотенных бумажки. По дороге к тебе зашёл, разменял. Напополам.

–Папа!

–Перестань, мы одна семья. Из всех нас только я один могу быстро заработать и много. Я же всё понимаю.

–Отец, спасибо! Мне так неудобно…

–Перестань. Подпишу договор (я роман ещё не закончил), оплатят полностью.

–Поздравляю! Здорово! – Егоров взял деньги, спрятал в карман. – Ты мне классно помог, отец.

–Ерунда. Вот выплатят гонорар, весь его отдам Машке на приданое. А то поэт её накормит… А ей ещё учиться надо! Я ведь против был всего этого, а потом подумал, подумал – для Машки нашей ведь счастье ублажать этого кабана… Пусть радуется. Ну… не получится, что ж, мы же рядом, в конце концов… вытянем, чтобы не случилось…

Геннадий помрачнел. Отец, как чувствует. Но пока он ничего ему не скажет. Может, всё ещё наладится. Этот кабан (как говорит отец) перебесится и одумается. Машка-то ведь не замухрышка – мисс Вселенная, не меньше, высокая, красивая…

Андрей Андреевич подумал, что сын загрустил из-за своего тугого положения с деньгами, что сам не в состоянии устроить свадьбу и помочь молодым, поэтому тут же решил уйти, чтобы дальше не расстраивать его.

–Я пойду, Гена. Торопят. Быстрее, говорят. Ох, – Андрей Андреевич вздохнул. – Прямо камень с души…

–Было бы хорошо, папа… Ты бы нам здорово помог с Машкиной свадьбой.

–Помогу, Гена.

–Я сегодня позвоню тебе, а завтра или послезавтра зайду обязательно.

После ухода отца, ещё раз взглянув на свалившееся с «неба» «богатство» (сто пятьдесят баксов – минуту назад и мечтать о них не смел!), Егоров решил немедленно наказать Самсонова – душа кипела обидой за дочь, за себя, за всё накопившееся…

Мамонт упоённо работал. Ему недавно заказали поэму о нерадивых работниках медицины – врачах и медсёстрах, заказала ассоциация народных целителей. Целители нападали на медиков, чтобы отбить клиентуру.