В ходе семейных переговоров было принято решение прервать траур по покойному Императору на один день: 14 ноября 1894 г. – в день рождения Императрицы Марии Феодоровны.

Не у всех сановников это решение Государя вызвало согласие. Министр Императорского Двора граф И. И. Воронцов-Дашков попытался убедить Николая II повременить со свадьбой до конца траура. Со слов Воронцова-Дашкова, в пересказе его секретаря В. С. Кривенко, Царь «закинулся, остался недоволен» {588} . С. Л. Фирсов спешит объяснить недовольство Царя тем, что тот «почувствовал в графе опекуна, относившегося к нему, Самодержцу, покровительственно» {589} . Это навязчивое стремление присваивать Государю примитивное мышление свойственно не только С. Л. Фирсову. Оно полностью господствовало в советской историографии, а потом было унаследовано от неё большей частью российских историков. Фирсов поучительно замечает: «Николай II не терпел вмешательства в те дела, которые считал “приватными”, и недостаточно понимал, что, как самодержавный монарх, лишен права на личную жизнь» {590} . Примечательно, что Фирсов ухитрился в одном же абзаце опровергнуть самого себя. Так, объясняя причины, почему Государь так торопился со свадьбой, он справедливо пишет: «Думая о судьбах царствования, Царь и решил не отдалять заключение брака, о котором говорилось как о священном завете почившего Монарха. Мотивация выглядела вполне серьезно – свадьба не царская прихоть, а насущная забота о благе государства» {591} . При чём же здесь нелепые мнимые «обиды» и «капризы» Царя? Естественно, ни при чём. Свадьба была вызвана государственной необходимостью. Николай II торжественной свадьбы не хотел, впрочем, как и его Невеста, но был вынужден на нее согласиться именно из-за соображений этой необходимости. Но Фирсову нужно нарисовать портрет «обидчивого» и «капризного» Государя, потому что это совпадает с рассуждениями Кревенко о «слабых натурах», которые «не выносят кажущегося им над собой контроля», и утверждениями Витте о том, что Николай II был «весьма самолюбивый и манерный Преображенский полковник». И хотя большинство оценочных утверждений из воспоминаний того же Витте опровергаются объективными фактами, Фирсову они нужны для создания негативного образа Императора Николая II. Для этого используется всё, в том числе и явные передергивания. Так, например, Фирсов пишет, что итогом недовольства Николая II Воронцовым-Дашковым должно было стать удаление графа «из Министерства двора. И это произошло, но чуть позже» {592} . На самом деле Воронцов-Дашков был отправлен в отставку вовсе не из-за своей позиции по свадьбе, а за проявленную им конкретную бездеятельность на Ходынском поле в Москве в мае 1896 г., которая привела к несчастному случаю с массовыми жертвами. Впрочем, стоит ли удивляться этим умозаключениям г-на Фирсова, когда при написании книги у него в консультантах была такая одиозная личность как протоиерей Георгий Митрофанов, который называл Государя «политическим неудачником» и утверждал, что «русский человек часто не умеет хорошо жить, но умеет хорошо умирать. Николай II, как русский человек не умел хорошо жить, но сумел хорошо умереть» {593} .

То, что свадьба была вызвана вовсе не «самодурством» Императора, а её необходимостью для стабилизации положения Династии, а значит и государства, свидетельствуют те переживания, которые испытывали Государь и Государыня в день бракосочетания. «Мне всё кажется, что дело идёт о чужой свадьбе – странно при таких обстоятельствах думать о своей собственной женитьбе», – записал Государь в дневник 13 ноября {594} . Императрица Александра Феодоровна писала в письме к своей сестре Виктории о дне свадьбы: «Я не могу говорить ни об этом дне, ни о печальных церемониях до того. Ты можешь представить себе его (Николая II. – П. М.) чувства. Один день в глубочайшем трауре, оплакивая своего дорогого, на другой день свадьба в прекраснейших одеждах» {595} .

9 ноября 1894 г. Великий Князь Георгий Александрович из Абас-Тумана поздравил Государя с предстоящей свадьбой: «Мой дорогой Ники! К сожалению, Ты не получишь это письмо ко дню свадьбы, но тем не менее я от всего сердца поздравляю Тебя и Аликс, будьте счастливы. Мне так грустно не быть на вашей свадьбе, я просто в отчаянии» {596} .

Отвечая на письмо брата, Государь признавался: «День свадьбы был ужасным мучением для нее и меня. Мысль о том, что дорогого, беззаветно любимого нашего Папа не было между нами и что Ты далек от семьи и совсем один, не покидала меня во время венчания; нужно было напрячь все свои силы, чтобы не разреветься тут в церкви при всех» {597} .

Тем не менее свадьба Императора Николая II стала светлым и радостным событием в длинной череде похоронных дней. 13 ноября в Придворный собор Спаса Нерукотворного в Зимнем дворце были доставлены из Кладовой Камерального отделения: чудотворный образ Спасителя, в золотом окладе и ризе из драгоценных камней; образ Федоровской иконы Божией Матери, покровительницы Дома Романовых, в золотом окладе из драгоценных камней, два обручальных кольца с двумя солитерами, серебряное блюдо с солонкой.

В 8 часов утра 14 ноября 21 залп пушек Петропавловской крепости возвестил о предстоящей свадьбе Императора. Утром по установившейся традиции Императрица Мария Феодоровна заехала за будущей Невесткой во дворец Великого Князя Сергея Александровича (более известного по имени его первых владельцев князей Белосельских-Белозерских) и отвезла ее в своей карете в Зимний дворец. По всему Невскому проспекту по пути следования Августейшей Невесты стояли «шпалерами» войска. Опять-таки по старой традиции в Малахитовой гостиной Великой Княжне уложили волосы перед золотым зеркалом Императрицы Анны Иоанновны, перед которым каждой царской или великокняжеской невесте делали прическу в день свадьбы {598} . Императрица Мария Феодоровна сама надела бриллиантовую диадему на голову Александры Феодоровны. Эта диадема принадлежала Императрице Елизавете Алексеевне, супруге Императора Александра I. С тех пор все Великие Княжны одевали ее при венчании. Внутри диадемы была закреплена венчальная корона. Наряду с диадемой, надевавшейся вместе с короной, в этот набор входили длинные бриллиантовые серьги, изящная пряжка для платья и тяжелые браслеты. Поверх платья, обшитого серебряным шитьём, надели тяжёлые украшения из драгоценных камней, кроме того, платье имело длинный шлейф. Поверх платья на Александру Феодоровну была возложена мантия из золотистой парчи, отделанная горностаевым мехом. В этом одеянии будущая Императрица без самостоятельной помощи не могла сделать и шагу. Генерал Б. В. Геруа, бывший в 1894 г. камер-пажом и присутствовавший при бракосочетании Николая II, вспоминал: «Помню, что тяжёлый, огромный, аршин в шесть шлейф серебряного подвенечного платья Императрицы несли и окрыляли 10 придворных, начиная с так называемых “первых чинов”, с прибавкой “обер”, и кончая нами – камер-пажами» {599} .

Государь, одетый в форму Лейб-гвардии Гусарского Его Императорского Величества полка, в сопровождении Великого Князя Михаила Александровича, в 11 1/2 выехал из Аничкова дворца в Зимний. Пока Невесту одевали, Жених и его шаферы ждали в соседней Арапской столовой {600} , в которую, кроме вышеназванных лиц, больше никого не допускали, даже великих князей. Вход в гостиную охранялся двумя придворными арапами {601} . Придворные чины были собраны в Концертном зале, военные – в Аванзале и Николаевском, гражданские – в Гербовом {602} . После завершения церемонии одевания, в 12 1/2 час. по полудни, начался «Высочайший выход перед свадьбой», торжественное шествие всей Императорской семьи и ближайшей свиты в Большую церковь Зимнего дворца {603} . Среди гостей и присутствующих были коронованные особы, ранее прибывшие на прощание с Александром III, высшие сановники Империи, фрейлины Императрицы. Шаферами Государя были: Великий Князь Михаил Александрович, Великий Князь Кирилл Владимирович, Великий Князь Сергей Михайлович и принц Йоркский Георг. Шествие открывала Императрица Мария Феодоровна, которую вёл под руку её отец Датский король Христиан IX, за ними шёл Государь с Невестой {604} . Б. В. Геруа вспоминал: «Все направились в большую церковь дворца. В процессии этой бросался в глаза рост мужской части семьи Романовых. Большинство было высокого роста, а Великий Князь Николай Николаевич – ненормально высокого, легко превышая на голову любую толпу рослых людей. Молодой Государь был исключением и, будучи среднего роста, казался среди своих родственников маленьким» {605} .

Шествие проследовало через Николаевский зал, Аванзал, Большой Фельдмаршальский и Гербовый залы, где на хорах размещались корреспонденты газет, затем – через Пикетный зал и остановились возле Предцерковной комнаты. Двери церкви распахнулись, и молодых на пороге храма встретил протопресвитер Иоанн Янышев. Помимо него в таинстве бракосочетания участвовали протоиерей Иоанн Сергиев и придворное духовенство. Когда процессия вошла в церковь, грянул хор Императорской Певческой Капеллы, и торжественно-трогательный гимн «Гряди Голубице» наполнил своды дворцового храма.

Император Николай II встал на приготовленное место на возвышении. Вдовствующая Императрица ввела туда Невесту Государя и, оставив ее на возвышении, возвратилась на своё царское место {606} . Великий Князь Константин Константинович на страницах своего дневника писал: «Странно и непривычно было слышать, когда о. Янышев читал: “Венчается раб Божий Благочестивейший, Самодержавнейший Великий Государь Император Николай Александрович”. И вот в первый раз после Государя называли Супругу Его, Благочестивейшую Государыню Императрицу Александру Феодоровну. Из церкви они шли уже впереди, а Вдовствующая Императрица с отцом за ними» {607} .

После совершения таинства брака митрополитом Палладием был отслужен благодарственный молебен, по окончании которого с бастиона Петропавловской крепости был дан артиллерийский салют из 301 залпа. При выходе из церкви в дар Молодоженам от Семейства был преподнесён большой серебряный лебедь.

После бракосочетания молодые в санях направились в Казанский собор, где приложились к Казанской иконе Пресвятой Богородицы. «Народу на улицах была пропасть – едва могли проехать», – записал Государь в свой дневник {608} . Перед выездом из Зимнего дворца Николай II велел убрать войска на пути их следования, и народ, «толпившийся на улице, теснился вокруг царских саней, впервые после долгого времени, видя вблизи своего Государя» {609} .