Исповедь экстрасенса

Аннотация

Предлагаемые читателю мемуары члена Союза писателей Молдовы имени А. С. Пушкина, члена Российского Союза писателей Виктора Дмитриевича Панько содержат воспоминания о личной практике автора в области парапсихологии, экстрасенсорики. Книга адресована психологам, психотерапевтам, педагогам, лингвистам, широкому кругу читателей, интересующихся возможностями и способностями человека.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ За 73 года моей жизни произошло в ней немало событий, заслуживающих внимания. Я работал учителем физики и математики, служил в армии. Окончил филологический факультет педагогического института. Преподавал русский язык и украинский фольклор в университете. Был научным сотрудником Академии наук, открыл не известный ранее в славяноведении жанр песенного творчества. Был много лет журналистом, редактором газеты и удостоен Премии Союза журналистов Республики Молдова. Издал более десятка книг (исследования и статьи по фольклору, краеведению, сборники стихов и прозы). Был номинирован на ряд литературных премий. И всё же…. … И всё же некоторые важные для меня моменты оставались вне поля зрения и читателей, и, как ни странно, – моего собственного осмысления. Как объяснить достоверные пережитые мною факты, имеющие отношение к той сфере парапсихологии, которую теперь называют экстрасенсорикой? Как объяснить некоторые важнейшие для меня удачные совпадения и встречи? Почему я стал профессиональным экстрасенсом, и почему я отказался от этой практики, хотя мог бы её небезуспешно продолжать? На эти и некоторые другие вопросы я попытаюсь ответить в этой книге, которую я вначале назвал «Блуждание на грани чуда». Потом уточнил: «Исповедь экстрасенса». Хочу предупредить читателя, что к самому факту «чуда» у меня, в силу полученного воспитания и сформировавшегося мировоззрения, отношение – материалистическое. То, что сегодня воспринимается как «чудо», завтра будет нами понятым и объяснимым. Но для этого нужны накопления фактов, их научное осмысление, творческий поиск и стремление проникнуть в тайны природы и психологии человека. Ну, что же! Давайте приступим! Виктор ПАНЬКО 14 февраля 2018 года Село Дану, Республика Молдова ИЗ МОЕЙ РОДОСЛОВНОЙ Записи «Исповедной Росписи данной из Кишиневской духовной Консистории в Троицкую церковь села Данула 3–го округа Бельцкого уезда на 1898 год», произведенные священником Александром Павловичем Хереско и псаломщиком Василием Ильичом Курмеем , свидетельствуют о том, что в 1898 году в Дануле проживало несколько глав семейств, носивших фамилию Ротарь и отчество Фёдорович. Это дает нам основания предположить, что все они были братьями. Василию Федоровичу в 1899 году было 61, Георгию Фёдоровичу – 49, Димитрию Фёдоровичу – 67, Евфимию Фёдоровичу – 60, Николаю Фёдоровичу – 52 года. Отчество и год рождения моего прапрадеда по материнской линии Фёдора Ротаря мне пока неизвестны. У моего прадеда, Георгия Фёдоровича Ротаря, родившегося в 1850 году, и его жены Марии Стефановны были дети: Параскева, Фёдор, Михаил и Агафия. Михаил Георгиевич Ротарь, мой дед, родился в 1885 году. Его жена, Мария Еремеевна, которую мы называли «бабка Мариоара», была на год моложе. У них было одиннадцать детей. Александр, Евгения, Алексей, Иван, Евдокия (моя мама, 1921 года рождения) – выжили. А Елизавета, Василиса, Маня, Семен, Василий и Нина умерли в разные годы в детском возрасте. Моя мама, Евдокия Михайловна Ротарь и мой отец, Дмитрий Иванович Панько, поженились в январе военного 1944 года, а я родился 15 сентября того же года. Бабка Мариоара родилась в селе Каменка Глодянской волости в семье Еремии и Аргиры Богдан, людей в 19-ом веке считавшихся состоятельными. Они владели землей, а моя прабабушка Аргира была в Каменке «моаша»– повивальная бабка, костоправ. Она также знала травы, заговоры и другие секреты народной медицины, многие из которых были переняты её дочерями Катинкой, Еленой (Олей) и Мариоарой. Из этих трех сестер Катинка вышла замуж в село Брынзень и получила фамилию мужа Карауш, а Мариоара и Елена в селе Данул поженились – Елена с Максимом Урсу и Мариоара – с Михаилом Ротарем. У Мариоары, как я уже упоминал, было много детей, а у Елены с Максимом детей не было, и они взяли на воспитание сироту по имени Татьяна (Нуца), которая впоследствии вышла замуж за Илью Баланюка, и на старость дед Максим и баба Оля остались одни, к тому же дед ослеп. Посоветовавшись, эти две семьи приняли решение о том, что моя мама Дуня и мой отец Дмитрий будут жить в семье Максима Урсу «на грунте», то есть будут ухаживать за стариками и получат у них наследство. Так оно и произошло, но война внесла свои поправки в планы этих семей. Тяжести 1944-1945 годов, голодовки и первых лет формирования колхозов легли на плечи одной моей мамы, так как отец был призван в армию и отправлен на Урал на Саткинский металлургический завод Челябинской области, где работал в горячих цехах не только в годы войны, но и несколько лет после её окончания. Там он женился на Анне Васильевне Болкутовой. Впоследствии они приехали и проживали в селе Данул. Моя родословная по отцовской линии восходит к Дмитрию Фёдоровичу Панько, родившемуся в 1843 году и его жене Анне Ивановне. Их сын, мой прадед, Илья Дмитриевич Панько, родился в 1874 году. У них с женой Александрой Тимофеевной («баба Санда») были дети Елисавета, Иван (мой дед), Николай, Евдокия, Александр, Георгий Ильичи. У Ивана Ильича Панько , 1900 года рождения, с женой Любовью Николаевной Урсу были дети: Дмитрий, Василий, Петр и Мария, а у моего отца, Дмитрия Ивановича, единственным ребенком явился я – Панько Виктор Дмитриевич. Ближайшие мои родственники: По отцовской линии: Панько Васильевичи: Любовь (Шершнева), Виктор и Маргарита (Поворознюк). Панько Петровичи: Любовь (Маевская), Павел, Пётр. От Марии Ивановны Панько: Чебан Василий Федорович и Романюк Виктор Иванович. По материнской линии: От Александра Михайловича Ротаря – Эмилия Александровна и Мария Александровна. От Ивана Михайловича – Анна Ивановна (Котелевич ) и Петр Иванович Ротарь. От Евгении Михайловны Дьяковой – Агафья Андреевна и Нина Андреевна Дьяковы. Среди моих родственников немало известных людей. Николай Ильич Панько, Евдокия Ильинична Романюк, Арсений Николаевич Панько были председателями Данульского сельского Совета. Петр Иванович и Георгий Ильич Панько известны как талантливые музыканты и руководители оркестров. Павел Николаевич Панько был директором Глодянской средней школы номер два, заведующим Рышканским районным отделом народного образования, начальником Управления школ Министерства народного образования республики, заместителем директора научно-исследовательского института Педагогики, преподавал математику в Кишиневском университете. Алексей Михайлович Ротарь был лесником в Радоайе района Сынжерей, подвергся репрессиям , отбыл десять лет в лагерях Карагандинской области, впоследствии реабилитирован. Талантливыми музыкантами проявили себя Евгений Георгиевич Панько и Виктор Иванович Романюк, врачом – Любовь Петровна Маевская. Многих из них нет в живых, их имена занесены в поминальные книжечки в разделе «Об упокоении». Каждый из них прожил отведенное ему время, каждый, так или иначе, воздействовал на окружающую его жизнь и оставил о себе какую-нибудь память. И разве не наша обязанность – сохранить её как можно дольше в наших сердцах? Деда Михаила Георгиевича Ротаря (его называли «дед Михайло») я не помню. По рассказам матери он был человеком добрым, общительным, справедливым и веселым. Несмотря на многочисленность семейства, воспитание детей никогда не основывалось на криках, спорах и высоких тонах, а держалось на понятиях совести, честности, уважения к старшим. Дети почти до совершеннолетия ходили в домотканой одежде. Старшие воспитывали младших и помогали родителям по хозяйству. Дети любили и уважали деда Михайла и называли его «Татуня». Он тоже любил детей. Моей маме было уже лет 16-17, когда дед Михайло решил повести её в кино, показать ей, что такое кино. Кинотеатр был далеко, в Бельцах, за 35 километров, поэтому поехали туда на повозке (каруце). Эта поездка запомнилась матери на всю жизнь. Редко кому из сельских жителей доводилось тогда побывать в кинотеатре. К тому же, когда сеанс окончился, и все стали выходить из зала, мама потеряла деда Михайла из виду, страшно испугалась и закричала во весь голос: «Татуня-я! Татунько-о!». Дед Михайло оставил о себе добрую память. У меня сохранилась и фотография времен его армейской службы. Тогда обычно фотографировались втроем. Я его узнаю по веселому взгляду и какой-то особой выправке. Такая фотография есть и у моей двоюродной сестры Нины Андреевны Дьяковой. Бабку Мариоару я помню с самого раннего возраста. Во время страшной голодовки 1947 года мне было три года, и она ежедневно приносила специально для меня по две маленьких картофелинки. Потом, будучи уже грамотным и взрослым, я нередко вспоминал об этом факте с большой благодарностью. Я был тогда единственный мальчик в её третьем поколении, и она пыталась, как могла, сохранить мне жизнь, может быть, для продолжения рода, а скорее всего – совсем не думая об этом, а по свойственной ей душевной доброте. Я часто бывал в ее маленькой хате, крытой камышом, она всегда приглашала меня поесть что-нибудь, я, следуя маминым наставлениям, некоторое время для формы отказывался, пока приглашение не повторялось несколько раз, и только потом садился за стол. Так продолжалось до 1961 года, пока я не поступил в институт и не перешел на студенческие хлеба. Приеду на воскресенье домой, зайду к бабке Мариоаре. Она не успевает произнести имя «Витя», а я уже за столом, и ложка в руках… НА СНИМКЕ: справа – Михаил Георгиевич Ротарь В 1961 году, еще до института, я учился в десятом классе, как-то раз попросила меня бабка Мариоара вскопать ей в огороде участочек земли. Для меня это был пустяк, даже не заслуживающий внимания. И дело не в том, что я делал на турнике подъем переворотом, склепку и подтягивался 12 раз, а в том, что копать мне нравилось. Я с удовольствием копал в огороде дома и не уставал, потому что с одинаковым успехом копал и как правша, и как левша. Оставалось только менять позиции штыковой лопаты – «роскаля». С заданием я справился шутя, насвистывая какой-то военный марш. Пришел доложить бабке о выполнении «приказа». А она предлагает мне посидеть немного. Достает откуда-то новую «десятку» (тогда только что поменялись деньги, и десять рублей была приличная сумма) и дает её мне. За копку. Я встал, ошарашенный: «Бабка Мариоара, бабка Мариоара, зачем Вы это делаете ? Не нужно мне давать денег, разве они у Вас лишние? Не возьму я их!…». Таки настояла на своем…. Через много лет понял я, что предложение вскопать огород тогда было для неё лишь предлогом, возможностью подарить мне немного денег… Телеграмму об её смерти я получил в перерыве между парами в институте, когда учился на физмате в Бельцах. От неё ни у кого из наших родственников не сохранилось ни одной фотографии. Фотографировались как-то раз группой, предлагали ей стать со всеми, да она уперлась, не захотела. А мне она запомнилась почему-то складывающей у себя на коленях табачные листья в стопки – папушки, которые потом завязывались в тюки. Сухой табачный лист в гаванках (гаванка состоит из пяти ниток с нанизанных на них табачным листом, называемых «шварами») привозили в бабкин огород. Его заносили в сарай, а потом, долгими вечерами, разглаживали на коленях каждый листочек и тюковали. В комнате стояла пыль, и всюду проникал запах табака. Руки у неё были морщинистые, а глаза – усталые… Деда Максима Урсу я помню смутно. В моей памяти сохранились два эпизода из моего раннего детства, связанных с дедом Максимом. Как я уже упоминал, он 18 последних лет своей жизни был слепым и нуждался в особом внимании и уходе окружающих. Во время голодовки и после неё мы жили вчетвером: дед Максим с бабой Олей, моя мама Дуня и я. Мама все время была на работе в поле, а я оставался с двумя стариками дома. Баба Оля тоже была занята работой в огороде, и я оставался со слепым дедом Максимом. Дед укладывал меня на обед спать в выдолбленное из ствола большого липового дерева корыто (оно и теперь у меня сохранилось) и укачивал, напевая: «Лю-лю, лю-лю, паци ша, де кобыла, там лоша» или что-то в этом роде. Мне не всегда хотелось спать в обед, и однажды я незаметно для деда выскользнул из корыта и пустился путешествовать в сторону бабки Мариоары дома. Ничего не подозревающий дед Максим укачивал пустое корыто, пока не пришла баба Оля и не бросилась на поиски. Другое отчетливое воспоминание связано с тем, что я водил деда за дом для отправления большой естественной надобности, и мы с ним оставляли там два следа: он – покрупнее, я – помельче. А вообще дед Максим в течение своей жизни в селе Данул и окружающих селах пользовался большим уважением и авторитетом. При царе Николае он был то ли волостным, то ли уездным заседателем и в его ведении находились несколько сел, в том числе Данул, Каменка, Мэлэешть, Гэлэшень и некоторые другие. У них с бабой Олей детей не было, но зато было множество крестных –«финов», так как они без конца и края то венчали, то крестили. Поэтому его дом всегда был полон разного рода родственниками, и он всегда был рад им. По служебным делам ему часто приходилось ездить в соседние сёла, и с этим был связан и один анекдотичный случай, о котором потом долго вспоминали. Однажды баба Оля напросилась в попутчицы во время его поездки по заседательским делам в Каменку. Дед её взял. Поехали. Заехали в село, а через некоторое время кобыла у какого-то колодца – стоп, и – ни с места! Дед слез набирать воды, а баба в это время поинтересовалась, кто живет рядом. Оказалось – какая-то вдовушка. «Ага, вот почему кобыла тут останавливается!» – подумала баба Оля и закатила деду Максиму сцену ревности. Дед говорил о колодце, баба – о вдове. Насилу помирились. А в целом, по воспоминаниям старожилов, жили они дружно. У меня сохранилась фотография деда Максима тоже со времен армейской службы. Рядом с ним односельчанин Тома Романюк и один сослуживец из Каменки по фамилии Фусу, как я припоминаю. Умер дед Максим Урсу в 1948 году, когда мне было четыре года. Баба Оля, его жена, писалась Елена Еремеевна. Эти имена, Ольга и Елена, нередко носила одна и та же женщина. Как я узнал много лет спустя, объясняется это тем, что когда-то это было одно и то же имя – Олена, откуда появилась и Оля, и Елена. Баба Оля была, несмотря на свою неграмотность (все поголовно были тогда неграмотными) – женщиной выдающейся в её окружении в селе Данул по двум причинам. Во-первых, она умела лечить, и, во-вторых – она умела петь. Навыки лечения она усвоила от своей матери Аргиры Богдан, которая, как я уже упоминал, была повитухой в Каменке, а по тембру, чистоте и звонкости голоса ей не было равных среди её подруг, поэтому они могли сравнивать ее только с Тамарой Чебан, я это не раз от них слышал. Имя Тамары Чебан в послевоенные годы, благодаря радиопередачам, было знакомо каждому. Баба Оля знала травы, заговоры, лечила пиявками, муравьиным спиртом, сама изготавливала мази, а, бывало, и вправляла кости. Достойно глубокого сожаления то, что с нею ушло в небытие множество рецептов народной медицины, с успехом применявшихся на протяжении столетий. Мне удалось со слов матери и тети Маруси записать лишь малую толику этих сведений и опубликовать их в книге «Заговоры Севера Молдовы». Она же знала намного больше. Рассказывали, что ей приходилось изготавливать лекарство от костоеда. В глиняной посуде кипятили на огне водку или самогон с какой-то травой (что за трава мне выяснить так до сих пор и не удалось). Продолжалось это всю ночь. Когда лекарство было готово, его давали больному пить по каплям. Оно было настолько сильным, что червь – костоед, пробивая кожу, оставлял кость и выходил наружу, в результате чего больной вылечивался. Сколько тут правды, а сколько – выдумки сегодня трудно сказать, но я склонен считать всё это правдой. Потому что своими глазами видел обезображенных язвами грудных детей, которых приносили мамаши в 1952-54 годах к нам домой к бабе Оле и через неделю-две приходили в наш дом радостные и веселые. Потому что дети выздоравливали. Пела она, как тогда было принято, на свадьбах, крестинах, на посиделках и других подобных случаях, обычно молдавские народные песни. Среди этих песен мне запомнились упоминания о Титанике и о Плевне. Она прожила больше полувека в украинском селе Данул, но, не имея склонности к языкам, не говорила по-украински, а только по-молдавски. Я ей очень благодарен за то, что она научила меня молдавскому языку, на котором я разговаривал до пятилетнего возраста, который понимаю до многих тонкостей, в результате чего могу свободно переводить с молдавского на русский. До сих пор чувствую себя виноватым перед нею за то, что не всегда был послушным, а нередко доставлял ей неприятные моменты. Раннее детство я провел больше с нею, а, как я теперь понимаю, я был далеко не ангел. Баба Оля водила меня с собой на похороны и поминки, так как мама всегда была на работе в колхозе, а оставить меня было не с кем. Насмотрелся я тогда на плач и горе, потому что стали помирать её ровесницы и подруги почти каждую неделю, а у неё – полное село крестных, она идёт и меня с собой берёт. Все плачут, она плачет, и я плачу…. А однажды приходим с похорон домой, а я по малолетству и по глупости спрашиваю её: «Баба Оля, а твоя очередь умирать – когда?». Мама пришла с работы, а баба Оля плачет: «Вот, Дуня, что спрашивает меня этот арештант («арештант» – было самое ругательное слово в отношении непослушных детей). Я его вожу на поминки, даю ему самый вкусный кусочек, а он спрашивает, когда моя очередь умирать». Так мы все втроем и плакали…. … Очередь её пришла в 1958 году в начале весны. Мы её проводили в последний путь на кладбище, и я заболел. Не выучил какое-то стихотворение Лермонтова, и учительница поставила мне одну из первых в моей жизни двоек. Одноклассники сказали ей, что у меня умерла бабушка, но двойка была уже поставлена в журнал, и ничего изменить было нельзя. Фотографии с бабы Оли у нас не сохранилось…. И всем им я посвящаю это стихотворение: МАТТИОЛА Вдруг запахло сильно маттиолой, И сверчок зацвиркал во дворе. Вечер наступил. Я – с бабой Олей. (Пора угомониться детворе). Пылают в печке стебли кукурузы, Борщ кипит в железном чугуне, Тявкнула на нашу Мурку Рузя, Дым из печки полетел к луне. Мы ждем с работы маму. Ей – подарки: Накрыта мамалыга рушником, Натерта брынза, разогреты шкварки… Мы с бабой Олей маму Дуню ждем. Она – в колхозе. Задержалась. На свекле. На погрузке будет – сколько нужно. Маттиола пахнет во дворе, Мы готовим с бабой Олей ужин. И, как будто, в самом деле, я - Ещё пацан. Гляжу в огонь печурки. И, как будто, мать ещё жива, И я играл с Володей Трубачевым в жмурки. И живы все мои друзья-односельчане: Савчук Василий, Коля Романюк, Бабан Иван и Мариуца Ваня, Саша Пасечник и Миша Баланюк… Как будто б живы все: и бабка Мариоара, И дядя Жоржа Мотря жив, и тетя Геня … Роберт де Кастро, дяди Лешин друг… (… Запершило почему-то в горле вдруг…). И будто бы жива и баба Оля, И дядя Леша пришел из лагерей… …Отчего ж ты мне запахла, маттиола? Ведь нет тебя сегодня у моих дверей… 26 -27 августа 2010 г. НА СНИМКЕ: Слева – тётя Евгения Михайловна Ротарь (Дьякова), справа – моей маме Дуне – 9 лет. Фото 1929 года. Фото 1947 года. Мне три года. Читателя могут смутить некоторые строки моих стихов, которые сегодня без пояснений не так легко понять. Например: «Что останется мне – Это солнечный свет Из окна на глиняный пол». Глиняные полы в крестьянских домах давно «вышли из моды» и заменены деревянными, линолеумными или паркетными. Мне же запомнились столбы солнечного света, направленные на жёлтую плоскость пола крестьянской хаты, крытой соломой. Это значило, что наступила весна. Рядом на полу расстелена солома, а на ней уже стоит на тоненьких ножках недавно родившийся козлёнок. Через несколько дней он полностью придёт в себя, и, если ты станешь на четвереньки, то он обязательно прыгнет тебе на спину. Воспоминания о глиняных полах будят и другую картину моего послевоенного детства – обстоятельства суровой зимы 1949-1950 годов. Было настолько холодно в доме, что мы с мамой и бабой Олей не могли остановить щёлканье зубов на протяжении всей ночи. Топить было нечем, кроме соломы, которая моментально сгорала, почти не оставляя следов тепла. Мама брала большой мешок – «цугал» и шла красть солому к скирде, принадлежавшей недавно созданному колхозу. Сторож для формы стрелял вверх из двустволки, но маму «не замечал», зная, что без этой соломы мы могли бы окоченеть. Спасибо этому доброму человеку, не знаю его имени. РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ ЭКСТРАСЕНСАХ Таинственные явления человеческой психики волновали умы многих людей на протяжении многих веков, десятилетий и лет. Высказывались многие точки зрения и предположения о природе таких феноменов, как предсказание будущего, передача мыслей и чувств на расстоянии, определение и лечение болезней наложением рук, гипноз, внушение и самовнушение, – всего того, что теперь называется термином «парапсихология». Отношение к людям, обладающим некоторыми способностями из этой сферы, было разным, от сжигания ведьм (от слов «ведать») на кострах инквизиции до приглашения их в лекари и советники королевских и царских особ. Обнаружение, раскрытие и использование подобных способностей может привести к большим успехам и к славе, а может быть чрезвычайно опасным и непредсказуемым по своим последствиям. Вспоминается мне в этой связи отрывок из старинной летописи (Может быть – «Повесть временных лет»?). В нём говорится о том, что некий волхв имел способность ходить по речной воде как по суше, и он намеревался показать это толпе. За день до представления волхва пригласил к себе князь. Князь спросил: – Ты знаешь, что будет завтра? – Завтра я пойду по воде как посуху. – Нет, ты ошибаешься! Это не произойдёт! – сказал князь и, выхватив меч, убил волхва. В наши дни мы бы сказали, что древний волхв обладал способностью к левитации, и что эту способность иногда демонстрируют индийские йоги. Но тогда князю вовсе не хотелось, чтобы кто бы то ни было выглядел в глазах черни более привлекательно, чем он, князь, лично. Нужно сказать, что в этом своём стремлении не допустить «чуда» летописный князь не был оригинален. За много столетий до него эта тенденция была известна ещё в Древней Греции, о чём свидетельствует сочинение Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», где идёт речь о четвёртом веке до нашей эры. Он в этой книге приводит письмо Фрасибула Периандру: «Посланцу твоему я не дал никакого ответа, но повёл его на ниву и стал при нём сбивать посохом и губить не в меру выросшие колосья, и если ты его спросишь, он ответит, что слышал и что видел. Ты же делай, как я, если хочешь упрочить свою распорядительскую власть: всех выдающихся граждан губи, кажутся ли они тебе враждебными или нет, ибо распорядителю власти даже и друг подозрителен». Так что в общем виде отношение инквизиции к «ведьмам» (которым, видимо, действительно было кое-что известно) вполне объяснимо, если, к тому же, учитывать, что после сожжения на костре имущество упомянутых «ведьм» переходило во владение к реальным должностным лицам, не имеющим отношения к тайным знаниям, в числе которых значились и доносчики. Я в своё время обнаружил у себя некоторые признаки «экстрасенсорного» восприятия, развил их необычным образом и зарегистрировал на законных основаниях своё индивидуальное предприятие «Satori». Одним из видов деятельности этого предприятия было «оказание услуг экстрасенса». Поскольку я некоторое время занимался этим практически, то, прежде, чем в этой книге мемуарного характера перейти к детальным описаниям тех или иных фактов, хотел бы предварительно поделиться некоторыми наблюдениями в этой сфере. В первую очередь, хочу заявить о том, что описания фактов из моей жизни, которые будут приведены ниже, не содержат ни малейшего процента выдумки. В некоторых случаях я могу допустить неточности в указании времени, когда произошло то или иное событие. Это связано с тем, что я не вёл дневник или каких-то записей из-за опасения прослыть «ненормальным». Описывая некоторые события, я опираюсь на документах ИП «Satori», которые хранятся у меня до сих пор, отзывах пациентов (некоторые из них были опубликованы) но, в основном, – на своих воспоминаниях. Итак, об экстрасенсах. В годы моей молодости литературы о парапсихологии в библиотеках было мало. Наплыв информации на эти темы случился позже, поближе к 1980-90 годам. В 1967 – 75 годы даже в библиотеке Бельцкого пединститута таких книг насчитывались едва ли один-два десятка. Среди них мне запомнились «Биологическая радиосвязь?» Б. Б. Кажинского, томик Вольперта «Сновидение в обычном сне и гипнозе», «Маленькая книжка о большой памяти» Лурия, книги Владимира Леви об умении владеть собой. Впоследствии я начал собирать библиотечку по психологии. Некоторые книги из неё сохранились до сих пор, в частности, брошюры Д. В. Кандыбы. Чтение книг подкреплялось наблюдениями за психологическими опытами. В те годы опыты проводились в виде публичных выступлений на сценах клубов и Домов культуры опытных гипнотизёров и людей с необычными способностями. За небольшую плату можно было увидеть много чего полезного для себя. С удовольствием вспоминаю вечера Адлерова, Владимира Орлова, на которых я присутствовал. На представлении Вольфа Мессинга мне побывать не довелось, но зато у меня было несколько номеров журнала с автобиографией артиста «Вольф Мессинг о самом себе». Постепенно я начал и сам практиковать. Проводил опыты по внушению в бодрствующем состоянии и в трансе, по постгипнотическому внушению, в частности, в рамках экспериментальной группы по изучению русского языка на кафедре методики преподавания русского языка БГПИ, где я работал преподавателем в 1975 году. Но об этом – позже. Теперь же остановлюсь на одном наблюдении. Изучая биографии ряда выдающихся парапсихологов, я пришел к заключению, что их объединяет нечто общее. Этим общим является величайший по своему психологическому воздействию стресс, в результате которого в мозгу человека происходит некое «переключение скоростей» с одного способа обработки (и реагирования) информации на совершенно другой способ. Если в обычном состоянии мозга обычного человека при восприятии информации приоритетом пользуются традиционные методы, где преобладает сознание и логика, то мозг человека, перенесшего сильнейший страх или длительный стресс, после этого ориентируется больше на подсознание и интуицию. Ванга потеряла зрение, Вольф Мессинг в юности падал в голодные обмороки в Вене, Джуна Давиташвили тонула в колодце. А способность к сочинению стихотворений, рассказов и романов пришла к моему знакомому и коллеге капитану полиции, опытному оперативнику и участковому инспектору Павлу Павловичу Казачинскому, живущему сегодня в селе Стольничены Единецкого района, – после автомобильной аварии. Он теперь – автор нескольких книг, член Союза писателей Молдовы имени А. С. Пушкина, лауреат Всеукраинского литературного конкурса. Уже будучи писателем, Павел Павлович раскрыл одно сложное преступление, не выходя из дому. А что же такого я, Виктор Панько, испытал, коль у меня тоже появились некоторые не особо распространённые в наше время способности, например, – к биодиагностике? Были ли у меня глубокий испуг или длительные стрессы? Конечно же – были! Перечислю лишь некоторые экстремальные ситуации. Я родился в военном 1944–ом году и рос без отца. В трёхлетнем возрасте я испытал голодовку. Конечно, говорить о нормальном детском питании, обеспечивающем развитие организма в раннем возрасте, в таких условиях не могло быть и речи. Возможно, я перенёс тогда же, в раннем детстве какую-то травму или болезнь, из-за чего у меня косил левый глаз, и он не должен был вообще ничего видеть, как потом мне разъяснили врачи, а вижу я им только потому, что натренировал его чтением книг с пяти лет. С пяти лет я был приучен старшими ребятами к курению табака, а в девять лет курил каждую перемену в школьном туалете самосад. С шестого класса я работал на табачных плантациях в нашем колхозе: на ломке и нанизывании табачного листа, удалении соцветий. Табачной горечью были пропитаны мои обеды, состоящие из куска мамалыги, нескольких мелких луковиц и двух-трёх варёных куриных яиц. Курение преследовало меня многие годы, об этом я напишу в соответствующей главе более подробно, потому что это имеет отношение к теме. В 1956 году, будучи шестиклассником, я тонул в пруду, и меня спас мой друг и одноклассник Лёня Мотря. На следующий день на том месте утонула девушка 18-ти лет и была похоронена на кладбище в Дануле. В 1959 году я чудом не скатился с обрыва в речку и не утонул вместе с трактором, за который я тогда отвечал вместо ушедшего за помощью тракториста. В 1961 году, во время подготовки к вступительным экзаменам в пединститут на физмат, в Бельцах меня с моим одноклассником Женей Панько пытались ограбить городские хулиганы, угрожая финскими ножами. В 1966 году я был три месяца на землетрясении в Ташкенте. Спал тогда всего лишь по 2-3 часа в сутки. Дневные температуры были 45-50 градусов. Думаю, хватит и этого перечисления. Что касается теоретической подготовки, то нужно упомянуть, что я дважды прослушал и изучал курс психологии для педагогических институтов (в 1961 году – на физмате и в 1968 году – на филфаке). А 28 марта 1991 года окончил в Международном медицинском Центре «Кандыба» полный курс по программе управляемого медитативного аутотренинга и решением квалификационной комиссии мне была присвоена квалификация экстрасенса-инструктора международной категории. В тот день получил соответствующий диплом и был готов приступить к работе. Но подробности – позже. НА ПЕРВОМ КУРСЕ ФИЗМАТА 1 сентября 1961 года я стал студентом первого курса отделения физики, электротехники и общетехнических дисциплин физико-математического факультета Бельцкого государственного педагогического института имени Алеку Руссо. Через полмесяца мне исполнялось 17 лет, и я в нашей группе был на втором месте «по молодости». Моложе меня был только студент по фамилии Фока. Он родился в 1945 году, а я – в 1944-ом. Разница в возрасте у нас была в несколько месяцев. В аудитории, где у нас прошли первые лекции, на стенах висели портреты незнакомых людей – великих математиков и физиков. Среди них моё внимание привлёк портрет очень молодого человека – Эвариста Галуа. Я был поражён информацией о годах его жизни. Он умер в возрасте 21 года, но вошёл в историю мировой науки. «Интересно, – подумалось, – мог бы я за будущие четыре года сделать какое-нибудь открытие?». Если бы это и осуществилось, то, возможно – в области физики, но никак не математики. Физика была моим любимым предметом в школе, и я тогда задумывался над некоторыми проблемами. Скажем, если наша Земля – бесконечно большой источник электронов, то их можно было бы, превратив в электрический ток, использовать в повседневной жизни. Оставалось всего лишь придумать способ, как это сделать. Юношеские фантазии…. К математике такого влечения, как к физике, у меня, к сожалению, не было. Хотя мне в Бельцах приходилось не раз удивляться человеческим способностям в этой области. На физмате у нас преподавал Айзик Шимонович Мейлихзон. Складывалось такое впечатление, что он держал в своей памяти все значения логарифмов из объёмистой брошюры Брадиса, известной всем старшеклассникам нашего времени. Его любимой фразой на лекции было высказывание: «Проверьте по таблице логарифмов. Там должно быть вот такое значение». И называл цифры. Совпадение было всегда стопроцентным! Разве это не удивительно? НА СНИМКЕ: Студенты физико-математического факультета Бельцкого госпединститута имени Алеку Руссо Евгений Георгиевич Панько (слева) и Виктор Дмитриевич Панько. Фото 1961 года. Недавно я вычитал в интернете, что А.Ш. Мейлихзон – автор 14 научных работ, переводов книг по математике с французского и венгерского языков. К сожалению, даже такие примеры не подвинули меня ближе к изучению математики. Зато появилось увлечение психологией. Интерес к этой новой для меня науке сумела привить молодой преподаватель Полякова. Особенно интересными были практические занятия в кабинете психологии. Мы изучали законы человеческого поведения, формирование условных рефлексов в зависимости от порога чувствительности. Мы узнали, что у разных людей резервы нервной системы – разные. Поэтому и реакция на одни и те же раздражители у них – разная. На одном из таких занятий обнаружилось, что у меня, в отличие от других однокурсников нашей группы, – повышенная чувствительность и необыкновенно высокая скорость формирования условного рефлекса. Опыт проводился следующим образом. Испытуемому студенту давался пульт с несколькими кнопками разного цвета. Возможно, там было 7 кнопок, а цвета были цветами радуги. Студент должен был последовательно нажимать одну за другой каждую кнопку. Преподаватель в какой-то момент на одну из кнопок, скажем, жёлтого цвета, подавал электрический ток. Ток бил по пальцу, испытуемый отдёргивал его, а опыты продолжались. Несколько раз Полякова то подавала ток на эту кнопку, то не подавала. В конце концов, студент испытывал ощущение удара током, хотя ток и не подключался к этой кнопке. Так выработался условный рефлекс: цвет кнопки был увязан с ощущением удара током. Вот эти испытания и выявили у меня – и необычно высокую чувствительность к току, и высокую скорость формирования условного рефлекса. Интересными были и лекции по психологии. Изучение закономерностей ассоциативного мышления, восприятие пятен Роршаха, – это побуждало меня внимательно читать учебник и рождало желание искать дополнительную литературу, вникать в тонкости изучаемых тем. Выяснилось во время обсуждения пятен Роршаха, что я был способен увидеть в случайно полученных чернильных пятнах значительно больше образов, чем мои однокурсники. Впоследствии, уже на филфаке, в нашей группе во время анализа одного стихотворени преподаватель Нелли Константиновна Малютина после моего ответа подняла руку и сказала: «Обратите внимание! Вот вам яркий пример так называемого «понятийного» мышления!». Но это уже было потом. УЧИТЕЛЬ ФИЗИКИ И МАТЕМАТИКИ 27 августа 1962 года приказом Глодянского РОНО я был назначен учителем физики и математики моей родной Данульской средней школы. Прошёл всего лишь один год с того дня, когда я окончил здесь десятый класс и получил Аттестат зрелости, как тогда называлось свидетельство о среднем образовании. И вот теперь мне предстояло вести уроки физики в шестых классах, математики – в пятых. Ходатайство директора школы Фёдора Трофимовича Гладченко перед руководством РОНО, по всей вероятности, было основано на мнении завуча и моего учителя физики Василия Афанасьевича Балана, увидевшего у меня ещё в девятом и десятом классах глубокий интерес и любовь к физике. Я был назначен также и лаборантом кабинета физики и готовил опыты по физике для всех классов. НА СНИМКЕ: В. Д. Панько – учитель физики и математики. Фото 1963 года. Моя работа не влияла каким-то образом на взаимоотношения с ровесниками и школьными друзьями. У меня было много друзей. Дом наш находился тогда рядом со школой, и ко мне часто заходили Лёня Мотря, Миша Баланюк, Савва Шторк и другие односельчане. НА СНИМКЕ (слева направо): Леонид Мотря, Михаил Баланюк, Виктор Панько. Фото 1962 года. Я рассказывал об учёбе на физмате на стационаре, упоминал о науке психологии, о зрительных иллюзиях, других особенностях человеческого восприятия окружающего мира. Как-то раз в воскресенье ко мне зашли Лёня и Миша. Во время таких посещений у нас была полная свобода действий, каждый делал то, что хотел, мы были как братья в одной семье. Я на некоторое время вышел во двор по каким-то делам. Захожу и вижу такую картину. Лёня и Миша застыли друг перед другом в тишине и напряжённо смотрят в глаза, не отводя взгляда. У Лёни в руках – шесть игральных карт. Правая рука выдвинута вперёд. У Миши карт нет. Лёня неожиданно резко произносит: – Раз! Дама пик! Миша выхватывает у Лёни одну из карт. Мы смотрим. Действительно – дама пик! – Что это за опыт? – спрашиваю я. – Внушение. Если смотреть в глаза, то хочешь или не хочешь – вытащишь ту карту, которую я задумаю! Только надо резко вытаскивать, не задумываясь. – Интересно! А ну дай, я попробую! Попробовал и я. Получилось! Я, глядя пристально в глаза другу, концентрировал своё внимание на одной из карт, а потом по счёту «раз!» он резко выхватывал именно ту карту, которую я задумывал. Как я понимаю, этот опыт с картами и послужил для меня первым толчком к экстрасенсорике. В МОЗЫРЕ 8 декабря 1963 года я был призван на действительную военную службу сроком на три года. Перед этим передал кабинет физики Данульской средней школы Евгению Николаевичу Колибабе. Два с лишним года служил в Белоруссии. Служба проходила нормально. Фактов или событий, относящихся к теме этой книги, достойных описания, не было, разве лишь можно упомянуть об одном случае. В составе второй роты нашего «стройбата» зимой 1964 года я, после окончания курсов по подготовке штукатуров, принимал участие в работах по строительству пятиэтажного жилого дома в городе Мозыре. К месту стройки был подведён железнодорожный путь для того, чтобы по рельсам передвигался башенный кран. Однажды я случайно прикоснулся к рельсу и вдруг ощутил сильный удар электрическим током в руку. Подумал, что происходит замыкание на рельс, и что это очень опасно для жизни моих сослуживцев. Я сообщил солдатам о том, что меня ударил ток. Но, как ни странно, мои сослуживцы прикасались к этому рельсу, но тока не чувствовали. Я был очень удивлён этим обстоятельством. Через много лет, в 1994 году, подобное произошло со мной в Глодянах, в теперешнем здании городской примарии. У ступенек, ведущих на верхние этажи, установлены поручни, на них – гладкая поверхность из какого-то жёлтого пластика. Когда я провожу рукой по этой поверхности – ощущаю удар током. Возможно, это происходит из-за большой концентрации статического электричества, как это бывает при трении эбонитовой палочки в опытах по физике в средней школе. Может быть, так происходило и в 1964 году в Мозыре? Чёткого ответа у меня на эти вопросы до сегодняшнего дня нет. НА СНИМКЕ: Военный строитель рядовой Виктор Панько. Фото 1964 года на берегу реки Припять. Мозырь, Белоруссия. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР Моё неуёмное любопытство и страсть к чтению сказались на одном событии, произошедшем в Мозыре в 1966 году. Я тогда служил третий год. Наша часть располагалась недалеко от Мозыря, и я попросил разрешения у командира части подполковника Александра Антоновича Артюшевского посещать подготовительные курсы при Мозырском пединституте для будущих абитуриентов, готовящихся к поступлению в высшие учебные заведения. Начальник штаба майор Иван Афанасьевич Трубинский отнёсся к этой идее с одобрением и ходатайствовал, со своей стороны, как мой непосредственный начальник. НА СНИМКЕ: старший сержант Виктор Панько (слева) и ефрейтор Виктор Усов. Фото 1966 года, Белоруссия. Занятия проводились по вечерам, это не сказывалось отрицательно на исполнении моих служебных обязанностей, поэтому я стал посещать в институте лекции опытных преподавателей истории, русского языка, педагогики и психологии, даже – философии. Запомнилась с тех пор лекция одного профессора по философии. В ходе своего выступления он рассказал об одном интересном факте из его биографии. Как он утверждал в своей лекции, будучи студентом участвовал в одной важной археологической экспедиции в Самарканде. То, о чём он говорил, было очень интересно. Перескажу суть. Учёные – историки Академии наук СССР многие десятилетия интересовались биографиями великих людей, искали подтверждения сведений письменных источников. Эти сведения можно было подтвердить или опровергнуть результатами археологических раскопок. В Самарканде археологов интересовало многое, а больше всего – гробницы двух выдающихся деятелей своего времени и не только – астронома Улугбека и его предка, знаменитого завоевателя Тамерлана. К решению о вскрытии гробницы Тамерлана учёные пришли после долгой борьбы мнений. Многие были против, другие – за. Наконец, было решено вскрывать, получены все необходимые документы для проведения археологических исследований. Была сформирована экспедиция, в составе которой был и будущий философ. По приезду археологов в Самарканд они встретили сильное сопротивление местных властей и религиозных деятелей. «Из поколения в поколение нас предупреждали,– говорили они прибывшим из Москвы учёным, – гробницу Тимура ни в коем случае нельзя вскрывать! Иначе – воинственный дух Тамерлана распространится по всему миру, и будет большая беда!». Эти слова были сказаны ответственными людьми на полном серьёзе. Но решение уже было принято, и предстояло приступить к работе утром следующего дня. Подготовили всё необходимое для вскрытия гробницы. Многих интересовало, подтвердится ли утверждение о том, что Тамерлан был хромым? Это можно будет установить точно.

Конец ознакомительного фрагмента.