А потом дождь кончился, тучи рассеялись и наступил рассвет в одурманенных легкими деньгами глазах арендодателей. Увиденный хаос, который оставляли после себя военные, послужил многочасовым сплетням между бабушками и промываниям чужих костей. Лавочка прикрылась так же скоро, как и неожиданно открылась, и теперь, в наше время, Мостки превратились в город-монополист. Найти доступное жилье по доступной цене стало делом нелегким, практически невозможным. В некоторых моментах, может, и попахивает гиперболой, но в общих чертах картина свелась к следующей: идет по Мосткам новоприбывший пограничник, ищет взглядом кто бы мог квартирой, домом или, на худой конец, комнатой подсобить. В окнах с обеих сторон на приезжего зыркают как детские, так и взрослые глаза. Одеревенелые во всех смыслах глаза. Они знают что ищет новичок, но предложить боятся, так как горький опыт соседей или даже собственный заставляет смотреть на него как на грабли. А если кто рискнет и согласиться принять – начинается настоящее реалити-шоу, вишенка в котором – концовка. Будут ли устраиваться пьяные гулянки, доноситься вечерние семейные ссоры, усмирятся детские крики – об этом узнаете в следующей серии. Как-то так.

Елена Александровна была невысокой темноволосой женщиной с проворными карими глазками и неугасающим заводным механизмом внутри. За полчаса, что моя жена с ней пробыла, Елена Александровна успела рассказать ей полжизни, нависшие тяжким грузом на закаленных, но все равно хрупких плечах. При этом, она не останавливалась ни на секунду, мастерски орудуя советской шваброй.

Когда я вернулся в мотель, вещи были собраны, Рина готовая к отправке на поиски лучшей жизни, а Елена Александровна смотрела сквозь меня, бубня неведомые мантры под нос. Рина незаметно от нее махнула рукой, чтобы я не обращал особо внимания.

– Ивановна сама живет кажется… сколько там? Три… Или две… Нет, три комнаты… А, нет… Соседи со свету сведут… А Жанна переводчица? Может, она?.. Нужно позвонить…

– Добрый день! – поздоровался я.

– Слава Иисусу Христу, – ответила Ольга и погрузилась обратно в чертоги разума.

– Кхм, Елена Александровна… А когда и куда мы отправляемся? – втиснулась Рина в промежуток между непрекращающимся бубнежом.

Женщина вдруг умолкла, взглянула на нас, будто увидела впервые, и, не проронив ни слова больше, зашагала вдоль улицы в сторону части. Мне эта затея не понравилась.

Рина лишь пожала плечами. Я был немного удивлен столь странным поведением этой женщины, но выбирать не приходилось: раз она пообещала нам помочь и раз она встретила меня столь необычным приветствием – в помощи она не откажет скорей всего. Подобрав портфели, поцеловав жену и откланявшись мотелю, мы поспешили за Еленой Александровной, которая на ходу перекрестилась перед статуей Девы Марии через дорогу.

– Сначала зайдем к нам вещи оставим, чтобы вы не таскались навьюченные. А потом уже будем думать, где вам оседать.

Я скорее подсознательно разобрал что она говорит, потому что успеть за быстрым говором женщины было довольно сложно. Слух как назло перемешивал ее слова в мутный коктейль.

– Что она тебе рассказала? – спросил я Рину.

Мы не отставали, но и не приближались, чтобы не шушукаться. Рина закатила глаза, демонстрируя этим, что рассказала Елена Александровна о себе явно больше, чем Ринын мозг мог выдержать.

– Лучше я промолчу, – сказала она.

Я понял, что не ошибся.

Спустившись немного вниз главной дорогой, Елена Александровна свернула в малоприметный переулок, где достоинства города кончались ровненькой асфальтированной полоской. Мы последовали за ней. Среди выбоин, тусклых бархатцев, одинокого захолустного вагончика, переделанного под забегаловку с водкой и мороженым, выросла советская пятиэтажка, обросшая кое-где утеплителем и пластиковыми окнами. Во дворе, на старой перекрашенной десятки раз лавочке сидела женщина с коляской – неотъемлемая часть любого дворика любого городка. Она ритмично пошатывала люльку с малышом. Он затихал, хныкал все тише и тише, а потом и вовсе замолчал. Или уснул. Или упал в обморок от бесконечного укачивания.

– Слава Иисусу Христу! – кивнула Елена Александровна молодой маме.

Та улыбнулась, искренне ответив:

– Слава навеки!

– Скажите, здесь все так здороваются? – поинтересовался я, пока мы поднимались лестницей.

– Большинство. Это ж запад, – просто ответила Елена Александровна.

Ее квартира оказалась на последнем этаже. Трехкомнатная, похожая на нейрон: коридор в центре всего помещения, а от него в разные стороны отростками отходили комнаты, санузел и кухня с примыкающим балконом. Пахло тридцатилетней давностью, настенными коврами, пенсионерами и жареной картошкой, особенно коврами, хоть их я не наблюдал. Сбросив рюкзаки в маленькую комнатку слева, я быстро умылся и вернулся в строй.

– Ну что, на поиски приключений?

– Молчи, – пихнула меня локтем Рина. – Ты же знаешь, как оно у нас бывает.

– На все воля Божья, – заметила Елена Александровна. – Если вы здесь, значит для чего-то это нужно. – Она развернулась в противоположную от выхода сторону.

– А вы куда? – удивился я.

– На голодный желудок никто не пойдет.

Возражений она так и не приняла.

Вышли мы часа через полтора, не меньше. Плетясь неизвестной нам дорогой, она набрала какую-то женщину, минуты три расспрашивала как ее спина и только под конец разговора спохватилась:

– Так скажи, квартиру может сдаешь свою на Купичвольской? Что? Нет?.. Военные?.. Ты что, хорошие молодые люди… да, тоже военный, но не такой, как те были, не переживай… да ладно тебе… точно нет? А кто тогда… ага… ага… А она сейчас дома? А ну выгляни… Есть? Прекрасно, тогда мы к ней. И тебе пусть помогает… Слава навеки!

Оставив позади то ли православный, то ли католический храм, возвышавшийся над двумя супермаркетами – первыми по посещаемости местами – золотистыми куполами, мы подошли к мостику, соединяющему новые Мостки и старые. Хотя, различить новизну мог разве что ювелир, так как невооруженный глаз видел только разруху.