Мимо нас проехала девочка лет десяти на огромном велосипеде, явно родительском. Слишком высокое сиденье не позволяло ей спокойно крутить педали, от чего девочка изгибалась как могла. Неудобно, но быстро. К тому же, на нехилую встряску по мосту она не обратила ни малейшего внимания, в то время как Рина вцепилась в мою руку бульдожьей хваткой. Естественно, плюхнуться в брызжущую «кристальной чистотой» Рату означало закончить день мучительным плаваньем, если не превращением в психопата с манией нарциссизма, так как химикатов в реке наверняка для этого хватало. А упади мы вдвоем, и на Хэллоуин – если его здесь праздновали – не довелось бы наряжаться Харли Куинн и Джокером. Костюмы и так были бы готовы.

– Входим в старые Мостки, – очнулась Елена Александровна.

– А чем они от новых отличаются? – невольно поинтересовалась Рина.

– Обменом валют, – отмахнулась женщина.

Больше о переменах мы не спрашивали.

Пять минут спустя, огибая реку по берегу, наслаждаясь видом купающихся в водорослях детей, гладких животов моржей -рыбалок, развалившихся у пикникового костра, и, на наше удивление, нескольких проплывающих байдарок, в которых люди сражались с соблазном треснуть кого-нибудь из ребятни веслом по голове, мы остановились у длинного, но узкого участка земли. Через тридцать метров он оканчивался старым ухоженным домом, на крыльце которого записывала в память мир незнакомая бабушка. При виде Елены Александровны она расправила подол юбки, привстала, кряхтя, и направилась перевальцем к нам, то и дело хватаясь за спину.

– Леночка! Как вы быстро!

– А ты думала!

Они обнялись и держали друг дружку под локти чуть ли не до конца разговора.

– Вот твои голубки? Приехали на службу, да? – говорила старушка, улыбаясь.

– Да, – я почтительно кивнул. – Ищем жилье.

– Ой, ой, понимаю… сейчас это сложно. Многие на грабли становятся, впуская военных. А больше здесь никого нового и не появляется.

– С чего бы это… – тихо буркнула Рина.

– Проведи нас, Ивановна, если свою сдавать не хочешь.

Ивановна покраснела, насколько это виднелось на сморщенном, как апельсиновая кожура, старушечьем лице, передергала все пуговицы на теплой вязаной кофте. Нервничала.

– Почему сразу не хочу?.. – произнесла она. – Просто Миша… сама знаешь…

– Знаю, – твердо сказала Елена Александровна, отпуская наконец-то локоть подружки. – Так что не точи лясы, а проведи нас хозяйством своим. Людям на что-то рассчитывать надо.

– Так разве я вас держу? Проходите, конечно. Шума–крика, а было бы из–за чего! Пусть вам Бог помогает, дети.

– Спасибо. И вам тоже, – сказала Рина.

Пока туда, пока сюда, солнце уже устало висеть постоянно в одном положении, незаметно сползая за горизонт, где его ждала другая половина Земли. И так день за днем, без перерывов и выходных. На сегодня же солнечный лимит Мостков подходил к концу.

– Пришли, – констатировала Елена Александровна у двухэтажного дома с голыми кирпичными стенами. – Здесь живет Жанна-переводчица. Она может помочь, думаю… Жанночка!

– Да-а. Здравствуйте, – ответила стройная женщина, открывшая входную дверь, как только мы подошли к ней.

– Я жена Коли-шахтера – троюродного брата мамы вашего мужа. Вам Ивановна звонила…

– Звонила, – подтвердила Жанна. Говорила она строго выверенными порциями. Как типичный преподаватель. – Входите.

Главное, чем отличалась квартира Елены Александровны от дома Жанны – там не стояли монолиты непонятного назначения, покрытые кубиками коричневого кафеля. В остальном же – как у обычных людей.

Промчалась под ногами пышная девочка. Лет восемь, не больше.

– Здрасьте, – шустро проговорила она и скрылась на кухне.

– Сюда, пожалуйста, – пригласила нас Жанна в комнату слева. – Только разуйтесь сперва.

Впервые в жизни – честно впервые – эти слова стали для меня серьезным испытанием. Можно представить что такое протоптать километров пять в тяжелых армейских берцах, когда солнце щедро обливает ноги потом. И что такое снять легкие слипоны на босую ногу в тесной детской комнатке после этого. Ровно до этого момента я не мог ощутить всю серьезность ситуации, а когда он наступил – отступать было некуда.

Первой назревающую биологическую угрозу учуяла Рина. Глаза округлились; она задышала реже и ртом. Взглянула на меня косо. Я знал, что это значило. Это был трындец, хотя легко нашлось бы словечко и поточнее.

– Присаживайтесь. Я вас слушаю.

Жанна села напротив нас, сложив руки на коленях.

Я всячески пытался отползти подальше, а еще лучше – выбежать из дому и хорошенько вытереть ноги об траву или хотя бы об рыжего кота, который шастал двором. Плевать, только бы не воняли ноги.