На следующий день мы прибыли в Нуху [23] , в столицу бывшего ханства, каковых в прежнее время было много в южной части Закавказья. Персияне поддерживали их существование и тем лишали возможности усилиться. Во времена Ермолова участь их была решена. Один русский агент К., состоявший при одном из этих ханов, открыл тайную переписку его с персидским правительством и требовал с него денег, если хочет, чтобы он не представил это русскому начальству. Хан в страхе заплатил значительную сумму. К., отделив десятую долю этой суммы, представил её вместе с перепиской генералу Ермолову, выставляя свою бескорыстность и обличая хана в злонамеренных поступках, а хану советовал бежать в Персию, что он и сделал.

Нуха лежит у подножья Кавказских гор и покрыта садами и шелковичными плантациями, так как здесь главная разводка шелковичного червя за Кавказом. Сады эти большей частью расположены по берегам мелких ручьёв, струящихся из гор, где и идёт дорога. Таким образом, приходится проезжать целые версты по воде, в тени пышных деревьев. Это делает город весьма растянутым, но не видным, так как строения повсюду окружены деревьями. Дома большей частью одноэтажные, смазанные глиною на плетне и тростнике, с крутыми соломенными крышами и с оконной стороны обнесённые галереей или навесом, где целый день бывает тень, и где ковры для сидения, и стоят медные сосуды с холодной водой для питья. В комнатах полы глиняные, у богатых покрыты кругом коврами, [на них] расположены подушки для облокачивания. Стульев и столов нет; ходят, сидят и спят все на полу. Дворы перед галереей обыкновенно чисты, хотя и ходит по ним скотина, но навоз тотчас же подбирается, налепливается на окрестные стены и сушится, и потом употребляется на топку в каминах, так как других печей у них нет. [Это же топливо идёт] и на раскаление боков сделанных в земле ям для выпечения в них хлеба. Хлеб пшеничный и пресный, в виде больших блинов налепливается на горячие стены этих ям и называется чурек. Этот хлеб есть непременная придача всякого обеда и служит не только для кушанья, но и заменяет салфетку: азиатцы обтирают им рот и руки. Обед подается на подносах – деревянных, оловянных или медных вылуженных, смотря по богатству. Они круглые и могут быть иногда 1 1/2 аршина в поперечнике. На эти подносы ставятся несколько блюд вокруг, состоящие большей частью из плова из саранчинского пшена и разных душеных жарких или шашлыков, на вертеле жареных кусочков баранины. Потом подаются миндальные пирожные, жаренные на бараньем жире и, наконец, виноград и другие фрукты. В более бедных домах употребляется кислый творог.

Получив проводников, я отправился по Вандамскому ущелью прямо через главный хребет гор в крепость Кубу, место сбора отряда. Тропинка круто поднималась наверх, и это в течение более половины дня. Подъём был так крут, что одна из моих вьючных лошадей пала; мы бы совсем не переехали, если бы погода нам не благоприятствовала. Потом тропинка идёт по самым крутым скалам, и так узка, что одна лошадь только может пройти, и то с трудом уворачиваясь от поминутно падающих сверху камней. Это не даёт времени опомниться, и [мы] все идём смело вперёд, потом только содрогнешься, когда опасность миновала. Затем проходили мы столь высокие хребты гор, что трава даже делалась редкою, а направо поднималась огромная снеговая гора Тфан (Тфандаг). В это время нашла дождевая туча так, что с одной стороны светило солнце, а с другой падал дождь; картина очаровательная. Немного подальше находится Шахдаг – самая большая возвышенность южного Кавказа, но её не было видно. С этих снеговых гор весьма часто падают огромные снежные завалы; так в одном месте мы переезжали под сводом снегового моста, образовавшегося через пробивающий снег ручей, и только поздно вечером успели прибыть в деревню Хналых, сделав в этот день 60 вёрст.

Эта деревня лежит очень высоко, и около неё не видно ни дерева ни куста, все скалы и тощая земля. Жители говорят особенным языком, вовсе отличным от всех соседей. Дома их из дикого камня без печей, как наши курные хаты, обыкновенно в два этажа; внизу живёт скотина, а наверху – хозяева. Меня приняли за доктора, потому приводили больных, большей частью таких, которым помочь невозможно. Под камнями в окрестностях Хналыха я нашёл Carabus prasinus M'en'etrie, а около Тфан горы Tribax deplanatus Steven [24] . Из Хналыха дорога опять поднимается наверх, а потом спускается вниз по руслу ручья, текущего в Кубу. Кубинский край весьма плодороден и пшеница часто приносит 40 крат. Тут много леса, соли, табаку, шёлка, селитры, извести, много фруктов, дичи, скота, но климат [здесь] мало здоровый. В Кубе я уже отряд не застал, который находился [теперь] 150 верстами далее в Темир-Хан-Шуре, куда я и отправился. Дорога приближалась к Каспийскому морю, и надобно было переезжать вброд весьма быструю реку Самур. Течение было так стремительно, что голова кружилась, и проводники кричали, чтобы дать волю лошадям. [Нужно было] опустить поводья и не смотреть на воду, что я и сделал, и лошади нас благополучно перетащили на другой берег.

Берег Каспийского моря здесь плоский и землистый. Сильная жара растрескала почву, и в этих трещинах я с удовольствием находил Cossyphys tauricus Steven [25] . Ночью мы прибыли к крепости Дербент, где уже заперли большие ворота. Мы должны были ожидать три часа, покуда доложили коменданту, получили ключ, и нас встретили. Дербент есть один из древнейших городов. Он был известен во время Александра Великого и составлял точку опоры бывшей оборонительной стены, которая пересекала поперек Кавказ и имела от места до места свои укрепления. Остатки и развалины ещё видны и теперь. Собственно крепость Дербент состоит из двух параллельных стен, спускающихся с гор в самое море и там связанных поперечной стеной. Город небольшой, дома каменные с плоскими крышами, улицы тесные, неровные, так как горы достигают почти самого моря. Жара здесь ужасная, климат убийственный. Древность города доказывается обширными, на несколько вёрст, кладбищами, которые его окружают. В первый раз, когда я увидел Каспийское море, день был пасмурный, тучи сливались с горизонтом воды, ветер был довольно сильный, и длинные белые волны набегали на песчаные берега, покрытые толстым слоем мёртвых раковин; при всём старании я ничего живого там найти не смог, вероятно, жары лета всё убили. В это время, если не ошибаюсь, в Дербенском гарнизоне находился Александр Бестужев, которого заботливое начальство потешалось наряжать на часы раскалённых солнцем постов и давать ему время складывать свои Кавказские повести. Конечно, Бестужев был солдат, но всё-таки Марлинский.

Дорога в Тимир-Хан-Шуру постепенно поднимается, голая и скалистая. День был мрачный, и вершины Дагестана были не жёлтые, а серые. На другой день мы прибыли в Тимир-Хан-Шуру, где находился отряд, расположенный в палатках на грязной каменистой местности. Два или три домика были заняты начальством. Первый день мне пришлось с казаком, лошадьми и вьюками ночевать в дожде под открытым небом; это было 20 сентября, полная осенняя погода с ветром и прохладой. На другой день я едва добился палатки, мой человек тот час заболел. Вслед за тем и я получил лихорадку. Начальник и большая часть были также больны. Через несколько дней генерал Ланской умер, и отряд отправился разорять Аул Хоцатль, что было совершено скоро. Отряд вернулся назад, была написана великолепная реляция и послана в Тифлис. Дело это было столь же важное, как и разграбление Хоцатля, и офицеры Генерального Штаба были сильно заняты сочинением этой реляции. Экспедиция была окончена, и отряд занялся обстройкою Тимур-Хан-Шуры, которая сделалась штаб-квартирою полка. Я отправился опять в Тифлис, но только другой дорогой кругом через Баку. Все ручейки, впадающие в Каспийское море, [поросли] тамарисковыми кустами выше роста человека, представляя вид весьма однообразный. Проезжая мимо кладбищ Дербентских, я видел, что большая часть сохранившихся памятников состоит из саркофагов, более или менее грубо обделанных, на некоторых сохранились ещё надписи, но, как мне говорили, на языке давно забытом, и потому их ещё не могли прочесть.

Баку более обширен, чем Дербент, но я его осматривать не мог, так как погода была очень дурна. Остатки Ханского дворца – в персидском вкусе и великолепны. Я торопился видеть храмы огнепоклонников (гебров), построенных в виде часовень на напитанной нефтью местности. В эти часовни проведены колодцы, куда из земли натекает нефть, дающая вечное пламя в выведенные над ними трубы. Жрецы смотрят за тем, чтобы пламя не угасало, тут же живут несколько факиров, которые себя изнуряют постами и разными другими средствами, дабы возбуждать страдание в пришельцах и богомолах. Вообще вся местность напитана так горным маслом, что стоит немножко подкопать пальцем почву и поднести огонь, чтобы воспламенить вытекающий из земли газ на аршин высоты, и надобно [делать это] осторожно, чтобы не загорелось далее, и не обжечься.

Когда в 20-х годах около острова Сары в Каспийском море образовался новый остров и Г. Менетрие [26] на лодке отправился осмотреть его, кто-то из матросов неосторожно закурил трубку, упала искра, и остров загорелся. Менетрие и люди едва спаслись на лодку, но новая беда, на море плавала нефть, которая [тоже] загорелась, и они едва успели уйти, отгребаясь со всех сил. Нефтяные источники находились и на противоположной Трухменской [27] стороне Каспийского моря, где горное масло также добывается в большом количестве. На юге к Баку прилегает Муганская степь, о которой повествуют, что войска Петра Великого были там остановлены чрезмерным числом змей и других гадов, но, в сущности, эти животные там появляются ничуть не многочисленнее, чем в других степях. Раннею весною всё это пространство покрывается травой, но уже в апреле она сгорает от жаров, и вся степь представляется пустыней. Войска, вероятно, были остановлены не змеями, а недостатком подножного корма и воды.