Один старенький, заслуженный священник рассказал мне следующее:

– Я шел к жертвеннику во время пения Херувимской. Федя смотрел на меня в упор, стуча пальцем по своей курчавой головке. «Митру снять забыли», – шептал мне мальчик. До чего же он наблюдательный, нас поправляет!

Дома Федя «служил» с большим благоговением, будучи уверен, что его, кроме мамы, никто не слышит. Иногда Федя пел очень громко, подражая отцу Василию Холявко. Тут зашел к нам отец Алексей, поразился пению ребенка. В другой раз отец Алексей зашел к нам по делу, говорил со мной о проводке электричества, так как это была раньше его специальность. Увидев Федюшку, отец Алексей сказал с улыбкой:

– Пойди, Федя, послужи.

Малыш посмотрел на священника внимательно. Видя его несерьезное отношение, Федя ответил:

– Не моя неделя…

В школе Федя попал к той же учительнице, которая вела прежде класс Симы, а потом Любы. Теперь

Людмиле Васильевне уже около восьмидесяти лет, она посещает храм. Но когда она работала педагогом, никто не подозревал, что в душе своей Людмила Васильевна была верующая. Ей поручили сидеть на моих уроках, когда я вела кружок рисования и лепки. Дирекция велела Людмиле Васильевне не отлучаться ни на минуту, чтобы я не вздумала сказать детям слова о Боге, о религии. Да я и не собиралась в те годы проповедовать. Я хотела только показать ребятам, что среди верующих людей есть и здравомыслящие, нормальные, культурные люди, которые любят детей и могли бы им преподавать, если б власти разрешали. Ведь в те годы детям внушали, что в Бога верят только «дураки и старики», так как наукой доказано… и так далее. А что муж мой священник, что дети мои ходят со мной в храм – это все ребята знали. Однако мы пользовались у них уважением и даже любовью.

Когда Феде было шесть лет, у него вдруг сделалось воспаление слезного мешка в глазу. Бежала непрестанно слеза, кругом глаза все посинело, как от удара. Врачи предсказывали операцию, хотели положить Федю в больницу. Но мы решили обратиться за помощью к отцу Иоанну Кронштадтскому, повесть о жизни и чудесах которого мы тогда прочитали. У нас был ему акафист, я усердно и настойчиво просила помощи у новоявленного святого. А Коля и Сима взялись два раза в день возить Федюшку на уколы пенициллина в надежде на исцеление. К всеобщей радости и к славе святого отца Иоанна, болезнь Феди быстро отступила.

Старшие дети выросли и переехали в Москву к дедушке с бабушкой. Со мною в Гребневе оставался Федюша, который не пропускал служб отца Василия Холявко, пока не ходил в школу. Убежит Федя, бывало, утром, вернется только к обеду.

– Ты где, сынок, пропадал?

– Батюшке помогал. У него целый мешок поминаний, где же ему все прочесть? Я ему читать помогал.

– Да ведь ты читать не умеешь, букв даже не знаешь!

– А разве надо буквы знать, чтобы Богу молиться? Я перебираю записочки, вожу по строчкам пальцем, губами шевелю, крещусь, кланяюсь. Все делаю, как батюшка. Они мною довольны, говорят мне: «Читай, Федя, читай, твои молитвы скорее всех наших до Бога дойдут».

Федюша причащался часто. Отец Василий его спрашивал:

– Ты сегодня кушал?

А Федя в ответ:

– Забыл. Кажется, что только молоко пил…

Отец Василий часто ездил в Ригу на исповедь к своему духовнику владыке Леониду. Отец Василий спросил владыку, как ему быть с Федей, которому уже пятый год. «Причащай», – был ответ.

Я слышала, что старушки удивлялись: «Этот малыш поет наизусть всю обедню!» Да, Федя с пяти лет уже знал весь ход утреннего богослужения, и нам это было привычно.

В конце 60-х годов, после переезда в Москву, когда Феде можно было доверить самостоятельные путешествия, он разложил с отцом на столе карту Москвы, отметил крестиками открытые в те годы храмы: их было совсем немного, около сорока. Отец Владимир объяснил сыну, на каком транспорте и куда удобнее доехать. Феде хотелось все посмотреть. Он объехал многие храмы, но лучше собора в Елохове не нашел и, как и старшие его братья, стал ездить туда.

Ко мне сынок был очень внимателен, всегда помогал, чем мог. По утрам он сам просыпался, сам завтракал, сам уходил в школу, стараясь не тревожить меня. Правда, старшие тоже так поступали, беря пример с отца, но те были уже почти взрослые. А Федюша с девяти лет стал самостоятельным. Удивительно, как Федя чувствовал мое состояние. Мои мысли передавались ему.

Однажды под большой праздник я ему сказала, что болею и не пойду в храм. Он уехал один. Но прошло около часа, мне стало полегче, и я тоже поехала в собор. Я не пошла вперед, так как храм был полон, а встала в приделе, сзади. До конца службы оставалось еще около часа, когда я почувствовала, что силы меня оставляют. «А до дому далеко ехать городским транспортом – так тяжело мне одной… Вот бы за Федюшу держаться, так бы легче было идти в темноте», – думала я, поглядывая издалека на черненькую головку сынка, которая виднелась далеко впереди храма. Смотрю, мой Федя начинает тревожно оглядываться, всматриваться в толпу. Я гляжу на него, но он меня не видит. Однако Федя поворачивается и идет ко мне, будто ища меня глазами.

Десантник ефрейтор Федор Соколов.

Ноябрь 1977 г.

Он скоро подошел ко мне.

– Мама, ты тут? А я почувствовал твой взгляд, стал искать тебя.

Так Господь, вездесущий и любящий нас, дает рабам Своим чувствовать нужду близкого человека. А сын наш Федор служил в десантных войсках, много раз прыгал с парашютом. Он часто писал нам письма, потому что мы долгое время с ним не виделись, и он скучал по дому. Часто поздно вечером мне не спалось, и я, лежа в постели, начинала писать Феде письмо. Я чувствовала его близко, рядом. Получая ответные письма, я замечала, что и Федюша в те же вечерние часы того же дня писал нам. Сбывалась пословица: «Сердце сердцу весть подает».