Но не подумаете, что я боялся схлопотать от девчонки заточку в бок. Нет, конечно. Я боялся конкретно её. Я просто ума приложить не мог, что буду с ней делать все те дни, что займёт путешествие на Обратную Сторону и дальше к конечному пункту назначения в одном из Больших Городов. Что я буду, скажите на милость, с ней делать? О чём говорить? Да я представления не имел, как себя вести с четырнадцатилетними девочками!

Я был просто в ужасе от возможных трудностей, которые, я чувствовал, обязательно возникнут у меня с этой Витой. Да она же может просто рехнуться от происходящего. Я никогда не переводил на Обратную Сторону несведущих людей. А тут не только абсолютно «слепой» клиент, так ещё и ребёнок, и вдобавок ко всему девчонка! Право слово, с пацаном было бы намного проще всё уладить. Но с современной малолеткой женского пола? Увольте! Уж лучше сцепиться с десятком Бесноватых ведьм, чем с одной несовершеннолетней девочкой.

Что-то не везёт мне в последнее время. Как бы кто не сглазил. К последнему предположению я отнёсся совершенно серьёзно, без лишней иронии. Когда тесно соприкасаешься с Обратной Стороной, ещё и не то возможно. Так что мысль о Тёмном сглазе нужно взять на заметку. Уж не успела ли меня проклясть последняя Бесноватая, перед тем, как я отчекрыжил ей голову? Да нет вроде. К тому моменту крупный заряд каменой соли вышиб её из тела девочки ко всем чертям обратно в ад. Я враз помрачнел. Голову то я отрубил не ведьме. Стрелял, да, в ведьму, а обезглавил ребёнка, маленькую невинную сестрёнку Корина.

У меня невольно дёрнулось веко, и заныли все зубы. Не очень приятные воспоминания, доложу я вам. Не клеится у меня с детьми. Совсем не клеится. Не умею я с ними общаться. Нет у меня тяги к отцовству. Вытирать сопли и подтирать попу это не для меня, поверьте.

Однако делать нечего. Ничего другого мне и не остаётся. Такую профессию, как мою, не выбирают. Тут либо можешь, либо нет. Я мог. Умел многое из того, что недоступно другим, и что обычные люди и представить себе не в состоянии. Не скажу, что испытывал особый кайф от осознания своей уникальности. Совсем даже наоборот. Иногда я проклинал свой дар. Он мешал мне. Мешал мне жить так, как я хотел.

Сейчас по большей части я живу в угоду другим. Так, как выгодно кому-то. Как хочет кто-то. И меня никто не спрашивал. Я Ходящий. И этим всё сказано.

_______________________________________________________________

Вита проснулась, и некоторое время лежала, затаившись, как мышка. Она не двигалась и почти не дышала. Сердце учащённо колотилось. А вспотевшие ладони судорожно натягивали до подбородка тонкое одеяло. Страх. Из сна девочку вырвал страх.

В комнате было темно. Тяжёлая портьера, зашторившая окно, отрезала спальню девочки от сияния высыпавших на ночном небе звёзд. Тонкий улыбчивый месяц напрасно пытался заглянуть в комнату. Вита любила спать в полной темноте. Но сейчас, когда скопившийся сумрак окутывал её со всех сторон, Вита впервые пожалела о своей привычке. Ей было страшно. Она проснулась и не могла ничего понять.

Ей снился чудесный, полный восторга и волшебства сон, один из многих, что часто приходили к ней по ночам из царства мечтаний. Ей снились неведомые страны и таинственные леса, искрящиеся озёра и ярко-зелёные луга. Ей снились несуществующие миры. И некто, чьи тёплые карие глаза смотрели на неё с любовью и нежностью…

А потом свет померк, погасло солнце, и эти глаза…. Они тоже потухли. Виту обуял дикий, первозданный страх, пронзивший её миллионом ледяных игл, и она проснулась.

Вита, засопев, несколько секунд ворочалась, собираясь с силами. Затем, решившись и, чувствуя себя самоубийцей, сигающим вниз головой с моста, выпрыгнула из тёплой постели. Подбежала на цыпочках к окну, резким движением раздвинула шторы и нырнула обратно под одеяло. Тяжело выдохнув, девочка заставила себя успокоиться. Чтобы на неё не нашло, это всего лишь страх. Ничем не подкреплённый, призрачный и эфемерный. Кроме её страха, в спальне нет никого и ничего, что способно напугать или причинить боль.

Вита заворожено уставилась на залитое тусклым светом ущербного месяца окно. Она впустила ночь в свою комнату. Пригласила её войти. Девочка надеялась, что следом за ночью никто не последует. Ей вполне хватает и собственных страшилок.

Приподняв растрёпанную голову, девочка посмотрела на мерцающие красными цифрами часы на прикроватном столике. Два часа. До утра ещё ой как далеко. По правде говоря, Вита не особенно и хотела скорого наступления рассвета. С рассветом начнётся новый день, с новыми трудностями, проблемами и очередными пакостями. И школу наступление нового дня так же не отменит.

На кухне за завтраком, отец, как обычно, доедая на ходу овсянку, нейтральным тоном поинтересуется успехами дочери в учёбе и спросит, не нужно ли ей денег на карманные расходы. Затем, не дожидаясь ответа, скользнёт губами по маминой шее и, что-то бормоча, спешно ретируется. А они с мамой останутся одни, неловко глядя друг на друга в гнетущем молчании. Мама, кусая губы и отводя глаза, опять пожалуется на папину загруженность на работе и спросит, как ей, в общем-то, спалось этой ночью? И всё ли у неё в порядке?

Вита ненавидела семейные завтраки.

Снова вздохнув, девочка вытянулась в струнку, с наслаждением шевеля пальцами ног. Охвативший её страх начал понемногу рассеиваться в наводнивших комнату сумерках. Со страхом отступали вызванные грядущим днем волнения и тревоги.

Покосившись на запертую дверь, Вита залезла под одеяло с головой и повернулась на бочок. Некоторое время назад она нашла один надёжный способ бороться с дурными мыслями и волнениями. Способ действенный, очень приятный и… несколько преступный. Так, во всяком случае, считала Вита. Занимаясь ЭТИМ, она чувствовала себя чертовски пошлой и распутной. С одной стороны ЭТО ей нравилось, с другой она сгорала со стыда. Поэтому и предпочитала заниматься ЭТИМ глубокой ночью, когда родители спят. Вита представить себя не могла, занимающейся ЭТИМ, когда в соседней комнате мама смотрит телевизор, а отец работает за компьютером!