— Да какой там? Грозил иском за возмещение морального ущерба.

— Макс, садись, выпьем! — выдохнул Закревский и заорал: — Ээээ… Принесите нам выпить!

— Уймись, — отмахнулся Вересов.

Вынув бумажник, Макс расплатился с барменом, нарисовавшимся, едва заговорили о «возмещении».

— Что ж ты такой тяжелый, сволочь! — ворчал Вересов, выволакивая «тело» из бара и запихивая в машину. Искренне радуясь, что до квартиры и Вересова, и его багаж довезет лифт.

Спустя час Макс пил кофе на кухне Закревского, в то время как сам гостеприимный хозяин торчал в душе, откуда Слава выперся уже хоть отдаленно напоминавшим себя самого. Хотя бы на ногах стоять начал. Кое-как прошлепав к Вересову, сел на табуретку, сложил руки на столе и устроил на них свою черную и очень нетрезвую голову.

— У меня коньяк был, — пробормотал он.

— Тебе сейчас хоть с коньяком, хоть без лучше не станет, — отозвался Вересов. — Кофе будешь?

— Буду, — буркнул Закревский. Потом в его мозгу что-то противно дзенькнуло, и он пробормотал: — Скотина я, Макс. Сам ключи взял, а сам…

— Чегоооо? — протянул Вересов, зависнув с джезвой и кофе в руках.

Ярослав слабо махнул рукой и откинул голову, прислонившись спиной к стене. А потом отрывисто заговорил:

— Да от хаты ключи… Но для нас это разное… Она хочет е**ться, а я жениться. Думал, теперь, когда ребенок… хрен… Каргин сказал, патология… А я не хочу припоминать ей, оно само вырвалось…

— Твою ж мать… — Макс отставил кофе и джезву в сторону и уселся обратно перед Закревским. — Ты в своем уме? Ты что, идиот, с Каргиной связался?

— Ну связался. И что?

— И что? Ты спрашиваешь, и что? Каргин был твоим клиентом, а ты с последствиями трахал бабу, против которой вел дело? — помолчал и глухо добавил: — А теперь я должен делать все, чтобы Каргин сохранил семью с этой бабой, на которой ты, оказывается, хочешь жениться. О**еть!

Вересов резко поднялся и принялся все же варить кофе, сдерживая себя. Руки чесались настучать этому дебилу по его патлатой голове. Которую сам Макс совершенно искренне всегда считал достаточно умной. До сегодняшней ночи.

— Было бы лучше, если бы ее семью пытался сохранить я? — выдохнул Закревский, будто враз протрезвел. — Я ее люблю, ясно?

— Ясно, — буркнул Макс и поставил перед ним чашку кофе. — Пей и спать иди!

— А ты езжай уже, — пробормотал Слава. — Или диван разложить? Утро скоро.

— Нет, я домой. К Маре.

Gala: ты тут?

Gala: тут?

Gala: Вер, ты куда пропала?

Gala: Верунь, ну я скучаю.

Gala: ты живая вообще???????

Gala: Верка! Как сможешь, напиши хоть, я с ума схожу!

Свернувшись на диване, Ника гипнотизировала телефон, который лежал прямо перед ее глазами. Сегодня он не звонил ни разу. Она не удивлялась и понимала почему, но упрямо пялилась на трубку на подушке. Галка права, тысячу раз права. Сколько раз Ника мысленно говорила со Славой. Рассказывая и объясняя. А вслух не получалось. Сразу все слова становились жалобой и застревали в горле. Не потому, что он запретил. Потому что она не хотела. Жаловаться не хотела. Вся ее жизнь, выраженная в словах, казалась сопливым телемылом. Она такие терпеть не могла.

Ника повернулась на спину. В животе заныло чуть сильнее. Тянуло со вчерашнего вечера, уже почти привычно. Врач говорила, при подобных симптомах лучше полежать. И Ника лежала. С самого утра. И твердила себе, что надо поесть.

Наконец, заставила себя встать и побрести на кухню. Там долго смотрела в открытый холодильник, разглядывая заставленные всевозможной едой полки. Откуда ему было знать, что она любит? Потому вез все подряд.

Закревский старался. Она — нет.

Ника хлопнула дверцей и раскрыла морозилку. Мороженое. Но и его не достала и вернулась в комнату, на диван. Надо лежать.

Телефон по-прежнему молчал, стрелки двигались по циферблату, в комнате стало темно. Резко поднявшись, Ника отправилась в душ. Перед сном. Хватит того, что она не спала предыдущую. А ей надо спать. Врач говорила. Для нормализации давления нужен крепкий продолжительный сон. Дура-Айболитша! Откуда ж ему взяться, если она по ночам размышляет, где ночует Закревский. Точнее, с кем.

Хватит!

Ника решительно скинула пижаму и замерла. Чувствуя, как холодной волной накатывает паника. На светлых пижамных штанах хорошо были заметны небольшие яркие бурые пятна.

Скорую она вызвала сама.

Через сутки ему стало хреново по-настоящему. Нет, не физически. Физическое не перекрывало, только усугубляло.

Как ехал в бар от Ники, Закревский еще помнил. Помнил, как заказал водки. Помнил, как нажирался. Молча и методично. А вот зачем к кому-то там драться полез — не помнил, хоть убей. Объяснение могло быть только одно. От алкоголя прекратить думать о Нике не получалось. Видимо, решил, что его следует отправить в отключку в буквальном смысле. А какие еще варианты? О том, что было после, не имел даже приблизительного представления.