– С тобой всё в порядке, Коленька?
– не раз спросил меня он за тот вечер, видя, как дрожат руки и горят щёки, но я старался улыбаться и шутить. Мне было стыдно, я понимал грубость своей мальчишеской ошибки, и если бы честно рассказал про очерк, то вряд ли бы вызвал сочувствие. По сути, я подставил его.

– Отдохнул, можем продолжать?
– говорил Карл Леонович, и продолжал диктовать. Прошло столько лет, а я и сейчас помню текст, слышу его размеренные фразы.

– Итак, тезисы главы таковы. Судьба атома и судьба звезды тесно связаны. Внутри звёзд происходят процессы циклического характера. Прерывистому режиму атомообразования в звезде обязаны планеты своей жизнью. Вспышка звезды - это рождение новых космических тел. Эта закономерность объясняет возникновение нашей планеты Земля, описывает эволюцию Солнечной системы как гетерогенной и разновозрастной системы звёзд, аналогов которой на звёздном небе можно найти неисчислимое множество. Готово, успел?
– он с восторгом, подолгу смотрел на печатный вариант своих работ.
– Очень хорошо! В следующей главе мы дадим ответ, по каким законам развиваются различные виды материй космоса, в том числе атомы химических элементов и построенные из них небесные тела.

Я многого не понимал. Карл Эрдман одновременно диктовал две работы, и складывал их в отдельные стопки. В одной монографии были сосредоточены сложные для меня термины и понятия, она была суха и казалась весьма основательной, в другой же он позволял размышления и гипотезы:

– В мифологическом наследии разных народов можно найти три основные стадии космогенеза, - Карл Леонович даже не начитывал прежние, готовые рукописи, а, находясь в творческом подъеме, диктовал из головы и сразу начисто.
– Например, три шага делает индийский бог Вишну. У древних славян это шаги Вышеня через Навь - мир невидимый, духовный, Явь - мир проявленный, зримый, Правь - закон, объединяющий миры Нави и Яви. В греческой интерпретации имеются три этапа Творения: Хаос - отсутствие форм, Хтонос - формирование плотных тел, Космос - порядок. Записал? И в Библии мы находим...

Каждый вечер я помогал печатать рукописи, и постепенно разговор с гневным редактором забылся. Пришла осень, после первых морозов мы поехали воскресным утром с Карлом Леоновичем за город собрать тронутые зазимком, а значит, утратившие горечь ягоды калины. Он радовался богатому урожаю и тому, что у него есть я - преданный юный друг, готовый помочь донести корзины с этими алыми, собранными в крупные грозди ягодами.

– Ах, удивительная, просто удивительная штука эта калина!
– повторял он.
– Даже не нужно погреба, чтобы хранить её. Сушится прекрасно, да и в свежем виде лежит долго. А всё благодаря её чудесному составу.

– Калинка-малинка моя! В саду ягода калинка!
– с задором пел я, и немец подхватывал русскую песню, и мы, два чудака, шли и приплясывали по звенящему чистотой, осыпанному, как мукой, первым инеем предзимнему лесу. Я знал только сам напев, и был удивлен, что немец хорошо знаком с русскими народными песнями, и слова, несмотря на простой задорный мотив, показались мне вовсе невеселыми. Он пел:

Ах! Под сосною под зеленою

Спать положите вы меня.

Ай, люли, люли, ай, люли, люли,

Спать положите вы меня...

Снег выпал в начале декабря, и я по заснеженным дорожкам шёл вечером к Эрдману в каморку. Кстати, к тому времени я по его наставлению бросил курить, и причиной прогулок стал только визит к одинокому учёному.

Застал я его за необычной работой: он пододвинул стол ближе к окну, нацепил на орлиный нос толстые очки и что-то паял. В комнате было дымно, пахло канифолью.

– Коленька, как хорошо, что ты пришёл! Сейчас немножко поможешь, если тебе нетрудно. Скоро, я уверен, нас ждёт настоящее событие.

– Что это у тебя такое?

– Это клеммы, катушка самоиндукции, детектор, - улыбнулся он. Эрдман подстригся, привёл в порядок бакенбарды и выглядел торжественно.
– Будем собирать с тобой приёмник, чтобы узнать, что происходит в мире науки!

– Карл Леонович, ну что ты в самом деле!
– я похлопал его по плечу.
– Собери-ка это всё, да и отнеси!

– Что?!
– он вскочил, как лев.
– Знаешь, чего мне стоило купить это? Не хочешь помогать, иди домой, мальчик! Или ты испугался слушать иностранные волны?

– Я не это имел ввиду, совсем не это!
– моя широкая улыбка, кажется, сильно его раздражала, но я специально тянул.
– Видно, маловато приходилось нам говорить про моих родителей, а ведь мой отец работает на "Электросигнале", и приёмников - портативных, батарейных и от сети, у меня целых пять. Правда, они меня как-то совсем не интересовали.

– Да ты что!
– он взял меня за плечи и выпучил глаза, словно рак.
– И ты молчал! Ладно, ладно, Коленька!
– он похлопал меня по щеке.
– Только не говори мне, что у тебя есть красавец, радиоприемник "9Н-19". О нем еще в газете писали!
– и он развернул "Коммуну", где была большая фотография и текст о новом аппарате предприятия.

– Добудем всё, что надо, без всяких проблем!
– уверил я. Немец действительно сгрёб в кучу свои детали, как что-то совершенно ненужное, и весь вечер был на каком-то особом подъёме. Правда, достать новую модель я смог не сразу. Отец как-то холодно отнёсся к моей просьбе, даже огрызнулся, мол, что завод - не его собственность, нести с него он права не имеет, а покупать нет нужды - в доме и так есть образцы прежних аппаратов, которые вполне себе ловят и местное, и центральное радио. Добыть приёмник я смог через подчинённого отца, дядю Вову, и, не зная о моём разговоре с родителем, он не отказал в просьбе и выписал мне новый аппарат "на комсомольскую организацию газеты".