Совсем расквасилась.

– Может заглянуть к тебе в гости?
– вслух подумал Колин, над беспокоящими симптомами самоедства Юаш.

– Я живу далеко, - заспешила с отказам девушка.

– Знаю. И даже знаю почему пыталась воровать?

Девушка побледнела. Страх перед нанимателем пересилил остальные страхи и чувства.

Это же совсем просто. Для себя воровала бы еду. А тебе нужны деньги. И предназначались они кому-то. Лекарю или судейским, - Колин не сводил глаз с Юаш. Его-то ничего не сдерживало говорить, но он счел за благо смолчать.

Жалостливых мыслей отпустить девушку или не вмешивать в свои дела у него не возникло. Она сделала свой выбор, когда была возможность. Кого теперь винить?

Визит пока отложим. Как крайнее средство. Хорошо, есть за кого переживать и о ком заботиться. Хорошо, тот кто заботится, делает это не по принуждению и не под давлением обстоятельств.

– На вот, держи, - Колин подал ей еще несколько монет. Среди серебра блеснуло золото.

– Это много, - растерялась Юаш щедрой оплате.

– Пригодятся. Лекаря дерут безбожно.

Колин поддержал Юаш, наступившую на подол, не растянуться в луже.

Вот и весь секрет, - выяснил он причину беспокойства девушки.

Хоть как-то отвлечь, принялся расспрашивать.

– Любишь фокусы?

– В общем, да...

– А можешь сказать за что платишь деньги фокуснику?

– ???

– За обман. Обманываются те, кто готов обманываться. Они этого хотят. Ведь кто самый отзывчивый из зрителей? Дети. Они живут сказками и фокусы их подтверждение. У взрослых другой жизненный опыт и другие интересы. И сказки для них другие.

– Чудовище, которое видели прошлой ночью, тоже сказка?

– Я же тебе сказал, обманываются те, кто рад этому. И хорошо что напомнила... Купи двадцать локтей самого тонкого, но прочного шелка, лучше белого, и сшей из него мешок. Два на пять локтей.

– Мешок?
– поразилась Юаш просьбе. Что еще удумал её странный работодатель?

– А что такого? Большой мешок. Только не тяни. Через два дня заберу. Здесь же.

Новая щедрая плата упала в карман Юаш. И если вся её сущность противилась поручениям этого непонятного молодого парня, то тяжесть монет убеждала в обратном. Замириться с самим собой не трудно. В конце концов, её не подбивают убивать или грабить. Может он и прав, люди рады верить тому, что им говорят? Не она, так кто-то другой. И пущенный слух, самый пустой, с удовольствием подхватят.

А вот если бы это были добрые вести? Поверили бы?
– но признала.
– Сочли меня за сумасшедшую.

После прощания Колин отправился к оружейнику, отвести душу.

– Уверен у вас есть, чем меня осчастливить.

– Есть-есть, - согласился Кроус и без всяких проволочек выложил на прилавок предмет своей гордости.
– Что скажите?

– Ого!
– выдохнул унгриец подхватывая алкусы.

Тяжелы. Тяжелы. Почти вес колуна, но это приятная тяжесть. Тяжесть острейшей и прочнейшей стали.

Левый... Алкусы близнецы, но разница обозначена гардами. Колин подумал, клинок с серебряной гардой для левой руки. Не уважают здесь левшей. Осуждают. А за что? За собственную ограниченность? Воздух тяжко завздыхал полосуемый черненным металлом.

Правый... На нем гарда золоченая. На алкусе обидная бессмыслица из рун, дурно скопированная с неизвестного образца.

Никто не знает воинств Господа. Нууууу!
– загордился унгриец принадлежностью к славной когорте исполнителей божьей воли. Что с того что воля неизвестна? Зато клинки востры!

Воздух не просто вздыхал - выл и стенал под черными сполохами, что пес над плотью хозяина.

Унгриец прошелся по лавке, легко и уверенно работая обеими алкусами.

Мальчишка, сын хозяина, да и сам Кроус, в восхищении тянули шеи увидеть. Черные круги завораживали, как завораживает опасное, запретное и смертоносное. Болезненно и остро почувствовать краткость дней и хрупкость жизни.

Резать воздух в пустую грешно. Не уважение к работе кузнеца и к самим клинкам. Алкусы было за что уважать.

Как всегда досталось манекену. Прошлые прорехи в доспехе тщательно заделаны проволокой, на левую строну навешан небольшой тарч.

Храк! Храк! Два удара в крест. Тарч развалился на половинки. Кольчугу просекла длиннющая полоса от горловины до подола. Не броня, а распашная рубаха.

– Двести!
– выпалил оружейник, понимая, оба клинка обязательно будут приобретены.
– И не уступлю ни монеты!

– Хотите продам свою шкуру!
– пошутил Колин, возвращая клинки на место.

– Кожевник ниже по улице, - радостно пыхтел Кроус.