В усадьбе Гаврилы Ерофеева не было дворовых деловых людей; зато у него в деревне имелось пять жилых дворов с населением в 23 души, из них три двора бобыльских и два крестьянских. Шестой двор стоял пустым; из него бежал с многолюдной семьей старинный крестьянин, брат Кащеева. Вообще, сельский люд Гаврилы случайнее по составу и беспорядочнее, чем у его совладельцев.

Ларион Осипов немного обижен дворами перед дядями; у него всего два двора с 11 душами населения, но оба старинных крестьян, крепко засевших в деревне. На его усадьбе жило шестеро деловых людей, по большей части семейных. Один из них бежал перед самою переписью.

В Трухине у наших помещиков не было усадьбы, ее или перенесли в Дворениново, или оставили за Анной Еремеевой. Каждый из них владел здесь восемью душами мужеского пола. Ларион всех зачислил в один старинный двор и только с ним и ведался в Трухине. Но дяди, казалось, относились с большим вниманием к хозяйственным мелочам; каждый из них посадил на свой жребий по задворному человеку из закрепленных литовских пленников: вероятно, это были доверенные люди, заведовавшие работами и собиравшие доходы.

Старую усадьбу Ерофея наследовал Кирило, почему мемуарист исчитает его основателем «всего сего селения» (том II, 329); но этот хозяин только обсадил отцовский двор почти весь кругом прекрасным садом и, вероятно, подновил постройки. Ларион Осипов отстроил себе новую усадьбу неподалеку от дяди, за вершинкою у самого берега Скниги, ту самую, которую унаследовал в половине XVIII века автор записок; последний полагал, что некоторые надворные строения, как амбар и сараи, простояли без всяких изменений более 100 лет до царствования Екатерины II.

На короткое время у всех трех помещиков прибавилось было земли в Трухине; Анна Еремеевна Ладыженская54 еще ранее отца поступилась им своими 75 четями (в од. п.), поступилась даром, только с условием: если возвратится из плена пропавший брат ее Иван Еремеев, то все поместье вернуть ему; но затем скоро спохватилась и начала дело о возвращении своей земли. Вообще это довольно странное и темное семейное дело. Совершенно непонятно, почему Ладыженская находила нужным требовать, чтобы дальние племянники за ее 75 четей почитали, поили и кормили ее, как сироту бездомную, когда у нее по соседству в селе Сенине благополучно здравствовал ее второй муж, весьма состоятельный стольник. А едва только землю сдали родичам, она начала жаловаться, что они не поят и не кормят ее, и «как бы ей от этого голодною смертью не помереть и меж двор не пойтить». По суду ей не делали допроса на месте жительства, потому, может быть, что родичи заметно заминали это дело. Но, с другой стороны, за Анну стояли влиятельные соседи, Хотяинцевы, Иевские, духовник, русятинский поп, и подтверждали рукоприкладствами ее жалобы. Жалобам, однако, вняли и велели возвратить ей поместье. Выиграв дело, она тотчас поступилась или, вернее, продала землю своему деверю Леонтию Ладыженскому и племяннику Ивану Болотову, сыну Гаврилы, взяв с того и другого по 50 рублей, цена дорогая для того времени, за землю, строенье и крестьян. Может быть, ради этой сделки и велось это последнее курьезное дело дореформенной семьи.

Затруднительность в отыскивании судеб Анны Еремеевны по бумагам других дворянских родов лишает возможности узнать, была ли она разведена с мужем; по неопределенности ее положения можно предполагать, что была. В дореформенной России церковь терпела особый вид развода по взаимному соглашению супругов, форму довольно удобную при тогдашних нравах для мужей-повелителей, желавших избавиться от пожилых надоевших жен; в случае упорного несогласия жены властный владыка легко находил домашние меры принуждения. Более ранние каширские документы дают еще один тип такой женщины, выбившейся из обычной колеи женской жизни55. В деле о мене земель между Болотовыми и Палицыными отражается судьба матери одного из Палицыных, жившей несколько ранее Ладыженской; овдовев, эта женщина получила 171 четь на прожиток, обеспечение хорошее, с которым она вскоре и вышла замуж за князя Волконского. Года через три князь и княгиня подали вместе челобитную о разводе и были разведены, причем княгиня сохранила свое прожиточное – 171 четь. Разведясь, она, подобно Ладыженской, пребывала в каком-то неопределенном положении и путалась в своих распоряжениях: то поступалась всем своим поместьем сыну, то требовала его обратно, некоторые части продавала ему же за крупные суммы, некоторые опять уступала даром.

Тщательный подбор многих таких дел мог бы пролить яркий свет на внутреннюю жизнь помещичьих семей XVII века.

Сколько ни забирали Болотовы выморочных поместий, им все-таки приходилось сильно натягивать свои средства, чтобы приличным образом служить в начальных людях по жилецкому списку. Один особый доход значительно помогал им, – это каширские железные заводы.

Первые заводы, как известно, появились в тульском уезде по договору с Андреем Виниусом. Вскоре к этим заводам ради расширения дела примкнули Марселис и Акема (1634 год), они скоро выхлопотали себе особую грамоту на право заводить новые заводы и, кроме тульского, начали строить их и в каширском уезде. Частью само правительство помогало им, приписывая к заводам целые дворцовые волости, частью сами предприниматели снимали для своих промыслов удобные земли у помещиков.

Так, часть болотовских пустошей на берегу Скниги была взята в аренду Петром Марселисом еще при основании деревни Ерофея Горяйнова; но ни год, ни условия этой сдачи неизвестны. Только одна запись Кирилы с братом (от 1684 года56) и племянником свидетельствует, что уже третье поколение заводчиков ведет дела с Болотовыми: эту арендную запись они дали Христиану Марселису, внуку Петра, на земли берега Скниги, на котором давно стоял Нижний Каширский завод. Сверх тех земель, какие сдавались деду и отцу Марселиса, Болотовы сдали ему еще часть пустоши Гвоздевки под дворы и огороды мастеров с выгоном для скота. За все земли – а количество их не упомянуто – под завод и под хозяйства, Марселис обязался платить по 30 рублей в год да на 13 рублей поставлять железа помещикам. Кроме того, заводчик должен был чинить плотину на Гвоздевке, а на плотине построить мельницу; мельница строилась из болотовского леса, а потому он владел ею пополам с помещиками. Вспомнив, как страдали в старину от недостатка железа, как затруднялись самые богатые вотчинники в постройках и сельском хозяйстве недоступностью и затруднительностью подвоза этого продукта, легко понять всю выгоду для Болотовых и для всего их соседства от близости заводов Марселиса.

Так оправдало себя местоположение, выбранное Василием Романовым, а особенно Ерофеем, построившимся на Скниге. Обилие рек, в то время немаловодных, помогло развитию промысла, а промысел много помогал хозяйству крестьян и помещиков.

Отдых наших жильцов после Андрусовского перемирия был, по-видимому, непродолжителен; все трое не раз выходили на службы в Малороссию. Ларион был под Чигирином и получил награду за этот поход. Кирило и Таврило в 1682 году ходили к Троицкому монастырю на защиту царей, Ивана и Петра, от стрельцов и под самый конец своей службы участвовали в крымских походах Голицына; затем обоих дядей и Лариона отставили от полковой службы57. Первым дали довольно почетную награду для небогатых дворян: наравне со стольниками они получили в вотчинное владение по 20 четей с каждых 100 четей поместья. Таврило получил при этом сразу, как перечисляет одна бумага, за крымские походы 43 чети, по случаю заключения вечного мира с Польшей – 28 четей, и за Троицкий поход – 36 четей. Всего 107 четей перешли ему из поместья в вотчину; у Кирилы оказалось несколько больше – 143 чети. Лариона обошли вотчиной, да за ним и не были записаны троицкий и крымские походы.