Фред наблюдал, как ее руки перебирают конверты. Руки были длинными, тонкими и красивыми, как и сама девушка. Она изумляла его. Независимо от того, сколько посетителей было в закусочной — а в последнее время там было весьма многолюдно, — Беверли всегда оставалась на высоте. Она была спокойна, молчалива и сдержанна. Ее униформа всегда была выглажена, на ней не было ни пятнышка; она никогда не повышала голос и не беспокоилась при наплыве посетителей. Она ассоциировалась у них с лимонадом в жаркий день или пикником под тенистыми деревьями.

Беверли вздохнула и отложила счета и извещения в сторону. Фред решил, что то, что она так старательно искала каждый день, еще не пришло. Ему внезапно пришло в голову, что, если бы он знал, что нужно Беверли, он сделал бы все возможное, чтобы достать это для нее.

Но даже Фред Джонсон с его пылом среднего возраста не мог устроить это.

Беверли каждый день искала в почте ответ на объявление, которое она поместила в газеты по всей стране. «Наоми Бургесс Двайер, — гласило объявление в светской хронике: — Свяжитесь со своей дочерью Рейчел, адрес: 1718, Хайленд авеню, Голливуд, Калифорния». Ответа не было уже четыре года.

— Могу я предложить вам что-нибудь, мистер Джонсон? Кока-колу или что-то еще?

Вот такой она была. Всегда вдумчивой и внимательной. Так как Фред заходил в несколько пирожковых и закусочных, доставляя почту, у него было множество возможностей поесть. Но он никогда не отказывал Беверли. Ему нравилось наблюдать, как он стояла у аппарата с колой и наполняла большой бумажный стакан. Он любил брать его у нее из рук и говорить, «Благодарю, ты — ангел», наблюдая, как она краснеет. Именно это привлекало пожилого Фреда к безупречной юной Беверли. Ее невинность. Глядя на нее, можно было сказать, что ее никто никогда не целовал.

После того как почтальон ушел, получив, как обычно, бесплатный напиток, Беверли закрыла конторские книги и засунула их под кассовый аппарат. Когда Эдди разбогател, его жена Лаверн оставила работу в закусочной. Беверли заняла ее должность управляющей магазина и все еще пыталась разобраться в загадочной бухгалтерии Лаверн. Именно по этой причине Беверли часто вспоминала о Кармелите в эти дни.

Той ужасной ночью шесть лет назад, когда под именем Рейчел Двайер она села в поезд, направляющийся в Калифорнию, Беверли поклялась, что никогда впредь ноги ее не будет в Техасе.

Но время, как она обнаружила, действительно исцеляет. Живя с тех пор среди добрых и приличных людей, Беверли стала с меньшей горечью вспоминать Хейзел. С течением времени, привыкнув к безопасной и респектабельной жизни, не говоря уже о безопасности сбережений в банке, Беверли могла оглянуться назад без того, чтобы чувствовать внутри себя кипение давнего гнева. Она начала вспоминать те два года, что провела у Хейзел, свою дружбу с Кармелитой с нежностью, почти ностальгией, и все больше задавалась в последнее время вопросом, что случилось с Кармелитой, почему она перестала отвечать на ее письма.

Но поездка в Техас прямо сейчас не рассматривалась. Эдди был так занят планированием новых участков для будущих магазинов и переоборудованием закусочной, чтобы сделать ее более эффективной, более приспособленной для машин, что поручил управление маленькой компанией Беверли. Нельзя сказать, что она была против.

Это занимало ее время с утра до вечера и помогало держать взаперти одиночество, этим она оправдывалась, чтобы не проводить время с друзьями, которых она приобрела в закусочной. Занятость позволяла ей сконцентрироваться на единственно важной вещи в ее жизни: мести Дэнни Маккею.

В закусочную зашла молодая женщина и заказала два гамбургера с барбекю на вынос. Она держала на бедре маленького ребенка. Беверли взяла у нее деньги, стоя около кассового аппарата и спросила:

— Сколько лет вашей малышке?

— Ей почти два, — с гордостью сказала молодая мать. — Не так ли, Синди?

Беверли с тоской поглядела на ребенка. Ее собственному ребенку, если бы он остался жив, было бы сейчас пять лет.

— Это тебе, — сказала она, вручая ребенку коробку с мятными леденцами.

— Скажи спасибо, Синди, — сказала молодая мать, и Беверли смотрела им вслед, когда они уходили.

Рой встал из-за своего стола, опустил десять центов в музыкальный автомат и остановился, чтобы посмотреть на себя, когда Марти Роббинс начал петь «Эль-Пасо».

— Я не знаю, Бев, — сказал он, подходя к стойке и закидывая одну долговязую ногу на табурет. — Я упорно тружусь, чтобы хорошо выглядеть. Похоже, они просто не хотят меня.

Она изучала его с серьезным выражением лица. Ей хотелось, чтобы он не продолжал играть эту песню на музыкальном автомате. За пределами юга музыка в стиле кантри не была модной. Она была рада этому, потому что эта музыка напоминала ей о том, о чем ей хотелось бы забыть.