Павла Ивановна летала от волокуш к яме, от ямы к волокушам курицей-наседкой, одного работника подбодри, другого поторопи, третьего на ходу приголубя. Платок у неё сбился с головы, в волосы напуталось травы, но ей некогда было перевязаться. Тишка впервые за свою жизнь осознал, что это такое, когда про работу можно сказать, что она кипит.

Работа и в самом деле кипела.

— Ну что, Тишенька? — ветром пролетая мимо него, улыбалась Павла Ивановна. — Поясницу ещё не ломит?

— Нет.

Но Павла Ивановна уже не слышала его ответа. Она шаром-глобусом катилась с ношей мимо другого и пела ему:

— Вот Виталик-то молодец… Понемножку носи, понемножку, не надорвись… — А докатившись до ямы и заглянув в неё, советовала: — Ребята, по углам растаскивайте, по углам, надо, чтоб в углах не пустовало…

Скопом закатили в яму и опрокинули воз.

И как-то всё разом стихло. Перед глазами открылось небо. Оказываете всю вереницу лошадей пропустили, а Славка, уехавший раньше других по новой ещё не успел нагрузиться.

Тишка увидел, как уже четыре бабы, не три, шли обочь Славкиных волокуш — по две с каждой стороны, — и воз вот-вот будет вершиться. Времени для передыху немного.

Тишка подскочил к яме и замер: было всё так же глубоко, как и после первого воза. У Тишки не хватило духу прыгнуть. В углу сруба была поставлена лестница. Павла Ивановна спустилась по ней и тут же выстроила ребят гуськом, повела их по кругу:

— За мной, ребята, за мной.

Цепочка, изгибаясь, потянулась вдоль сруба, особенно усердно топчась в углах.

Наверху остались Тишка с Николой. Тишка его увидел впервые за сегодняшнее утро. Никола, навалившись грудью на сруб, смотрел в яму и гоготал.

— Никола, прыгай сюда! — кричали ему.

— Не-е, — крутил головой Никола.

А Павла Ивановна, стащив с шеи платок, замахивалась на кричавших:

— Я вам спрыгну…

Тишка и пристроился к Николе, сделав вид, что поддерживает его, не даёт упасть.

— Вот у меня Тиша-то молодец, — запела Павла Ивановна. — Без подсказки всё видит. Я-то, старая дура, в яму залезла, а ребёнка оставила наверху. А ну упадёт ребёнок.

Она направилась было к лестнице, во Тишка успокоил её:

— Ивановна, я понянчусь…

— Вот у меня Тиша-то молодец, — затянула по новой Павла Ивановна, но тут же сбилась, огрузнув ногой в углу. — Витя, сюда охапку тащи с середины! Ещё одну… В углы, ребята, поболе таскайте.

Она пробежалась по яме, останавливаясь по углам, топчась в них с особым старанием, подпрыгивая, и, наконец, выдохлась, села там, где только что копошилась:

— Всё, не могу! — Лицо у неё по-девичьи раскраснелось. — Где мои семнадцать лет, куда они девалися? — вспомнила она старую печальную частушку, но до конца её петь не стала. — Ну, ребята, если нынче и эту яму засилосуем, так куда с добром…

— Ивановна, конечно, засилосуем! — крикнул уже подъехавший Славка.

Павла Ивановна захлопала руками:

— Ой, Славик здесь, а я-то сижу…

Она торопливо вскарабкалась по лестнице наверх:

— И когда успел обернуться, ведь только что здесь был…

Славка от похвалы надулся, будто и в самом деле от него зависело, что бабы так быстро ему наклали воз.

— Стараемся, Ивановна! — гаркнул он.

— Ой, стараетесь, ребята, стараетесь, — поддержала его Павла Ивановна. — Нынче благодаря вашим стараниям скотина сытая будет.

Она опять вонзила вилы в землю перед возом, и Славкина лошадь легко сдёрнула волокуши с места. Тишка, подскочив к куче сбоку, хотел, подлезши под неё плечом, запрокинуть траву к яме, но у него не хватило силёнок.

— Мало каши ел, — подъелдыкнул отъезжающий Славка, а Павла Ивановна, увидев, что Тишкино лицо налилось натужной краской, подбежала, заохав:

— Тишка, да и потихоньку сделаем, куда торопиться… — Она кликнула из ямы ребят: — Хватит кувыркаться, идите нам пособлять!

Вылезшая орава навалилась на воз и запрокинула его в яму: охапками уже таскать не хотели, научились работать плечами.

— Ой, молодцы! — не уставала нахваливать свою команду Павла Ивановна. — Да ведь мы с вами животноводство в гору поднимем: скотина сытая будет у нас, не изголодает.

Никола ошарашенно смотрел на Павлу Ивановну.

— Ну что, миленький? — спросила она.

— Бабуля, а коловки холошие? — спросил он.

— Хорошие, мой милый, хорошие. Коровки, конечно, хорошие: они молочко дают…

— А ты почему их скотиной лугаешь?

— Да ты что, Николай! — растерялась Павла Ивановна. — Я не ругаю. Их так зовут…